Джон Краули - Дэмономания

Это произнесла Джулия. Каждому, кто достаточно долго жил рядом с Бо, случалось вдруг говорить то, что он за секунду до этого говорить не собирался и понятия не имел, что хочет этим сказать и что это значит. И с Джулией такое было не впервой. Знакома ей была и та печаль, которая появлялась в обществе Бо и оставалась после его ухода, но также и радость от того, что он побыл рядом; печаль, возможно, принадлежала самому Бо, хотя Джулия ощущала ее как собственную; печаль, которой подходило слово «утрата». Но и «обретение».

В ту ночь Пирсу приснилось, что Роз рассказывает ему, как она сбежала и как ее спасли.

«Сбежала, — рассказывала она. — Я видела, как они, все остальные, пошли неверной дорогой, среди холмов; их было так много. Не знаю, может, они меня даже искали. Я долго шла одна. Потом меня заметили другие люди, стали тыкать в меня пальцами и звать; а я испугалась. Но они подошли поближе, и я увидела, что они добрые. Они долго говорили со мной, может быть, несколько дней, и я все понимала. Погода была такая ясная, никаких дождей. Спрашивали, хочу ли я пойти с ними. Говорили — с ними я буду в безопасности; и я знала, что это правда».

Пирс слушал ее — и одновременно видел среди тех людей, хотя и не был одним из них; но как-то видел. Отдохнув, они двинулись дальше, и она пошла с ними, и путь лежал куда-то вверх, где воздух чист и ясен. Она собирала с ними пропитание и дрова, иногда помогала нести детей, большеглазых спокойных ребятишек, — они обхватывали ее талию ногами и прижимались щекой к ее щеке. Мы взойдем по этому гребню под сень тех дерев, приговаривали они; а потом стар и млад, все обретенные друзья, прошли под раскидистыми, высокими и спокойными деревьями с красной корой, и далеко внизу их взорам открылось море.

Он проснулся в своей литлвиллской кровати задолго до рассвета; лежал, согретый теплом приснившегося солнца, и не шевелился, боясь растерять обретенное. Он вдруг понял, как все исправить. Он проснулся с сознанием, как выправить все, от этого мига и в прошлое. Надо задать ей один-единственный простой вопрос — тот, который он не задавал никогда.

Наутро после конурбанского собрания Роз Райдер отвезла его в Дальние горы; но к прежней жизни он так и не вернулся. Пирс расстался с Роз во дворе: она не хотела заходить в дом (да и Пирсу этого не хотелось) — видимо, ей уже всего хватило с головой. Он глядел, как она, насупив брови, крутит руль: задний ход, поворот и прочь на улицу. Пирс вошел в дом, и тот словно проглотил его; сел, не снимая пальто, на койку в кабинете: казалось, что все вокруг чего-то ждет от него. В Невидимую Спальню он не пойдет. Несмотря на бессонную ночь, он не ложился весь день — даже ночью не сомкнул глаз, и темные воды бились в изножье.

Раз он вскочил, сказав себе — в конце-то концов, у него же есть друзья, есть у кого спросить совета. Бо Брахман подскажет, что делать и что думать, надо пойти, поехать к нему сейчас же; однако мысль о тьме и дороге в гору была невыносима. Ну так позвонить. Телефона Бо в справочнике, разумеется, не было. Но Пирс помнил, что где-то его записал — на спичечном коробке, а может, на конверте, — еще в мае, когда они договаривались поехать на ферму Верхотура на праздник воздушных шаров.

Зеленое майское утро, и огромные воздушные шары взмывают над лугом. На одном из них, черном, летит Роз Райдер с Майком Мучо, а на руках у Майка Сэм. В лоне времени уже взрастал темный зародыш, ставший теперешним днем, а Пирс вместе со всеми улыбался солнышку и дурачился, полный радости и надежды.

Вот он, номер-то.

Пирс набрал его и долго слушал гудки. Трубку подняла какая-то женщина: ах, Бо нет дома, он уехал (судя по голосу, она полагала, что Пирс должен это знать — все же знают), а когда вернется, бог весть. «Надеюсь, что скоро». Пирс опять уселся. То и дело вставал, чтобы подбросить дров в маленькую черную печку, или ходил в ванную проверить, течет ли вода, — с приходом ночи резко похолодало, — потом возвращался и садился вновь. Но и так пребывал в непрерывном движении: лигу за лигой шагал по пустыне, в которую забрел; ступал в такт биению своего сердца, не зная, какая дорога выведет отсюда, но в полной уверенности, что шагает он не по ней; Пирс наблюдал, как все вокруг теряет красоту и живость, будто сохнет, оставляя по себе — в насмешку или с печалью — лишь оболочки, с которыми отныне придется иметь дело: вот обувь, одежда, борода, еда; лишний хлам, который нужно отбросить в сторону, чтобы он не мешал Думать.

К вечеру тело отяжелело, словно бронзовое, и в то же время стало туманно-бесплотным (ничего не осталось, кроме горящего глаза и тикающего сердца). Пирсу казалось, что он умирает; если ему не помогут, если он как-нибудь да не встряхнется, тогда к рассвету, верно, уйдет уже слишком далеко и не сможет вернуться. Но кто же теперь поможет ему? Кто поддержит, у кого хватит сил? Кто не отбросит его страхи, но разделит их тяжесть? Он не знал никого.

Хотя, может, найдется одна. Ее имя и лицо припомнились Пирсу внезапно: так двусмысленные ответы всплывают из тьмы в Волшебном Черном Шаре. {412} Просидев чуть ли не час, повторяя про себя ее имя, как заклинание, Пирс поднялся на ноги и пошел искать телефонный справочник.

Едва набрав номер и услышав гудки, означавшие, что ее телефон зазвонил, Пирс с ужасом осознал, что время — хорошо за полночь; надо бы повесить трубку, но ведь он уже разбудил тот далекий дом, семь бед — один ответ, и прежде, чем он успел набраться трусости и положить трубку, ему ответил тихий голос. Мужской.

— Простите, — сказал Пирс. — Прошу прощения, я знаю, уже очень поздно, но могу я поговорить с… — (Пастором? Священницей?) — Могу я поговорить с Реей? Реей Расмуссен?

— Вообще-то она спит, — ответил голос. — Это очень срочно?

Он колебался лишь одно мгновение; теперь он понял, что срочно.

— Да. Очень.

Он услышал невнятное бормотание, и что-то упало, трубка, наверное.

— Алло?

— Да. Здравствуйте. Меня зовут Пирс Моффет. Вы, наверное, меня не помните, но…

— М-м, — пробормотала она. — Помню. Кажется. Роузи Мучо. Вы помогали на похоронах ее двоюродного дедушки. Да. Мы разговаривали с вами. Помню.

— Да. Честное слово, мне очень стыдно беспокоить вас в такое позднее время. Но мне надо с кем-то поговорить, надо побеседовать. С вами, ну как с профессионалом.

— Профессионалом?

— Мне правда очень плохо, — сказал Пирс. — Со мной случилось что-то ужасное, и я не пойму что.

Молчание; Пирс гадал — ошеломлена ли Рея, удивлена или задумалась. И тут она спросила:

— Это связано с вашей подругой и «Пауэрхаусом»?

— М-м, да, — ответил Пирс.

— Вы думаете, она в беде? Она страдает?

— Я… не думаю, — проговорил Пирс. — Не думаю, что страдает. С ней, кажется, все в порядке. А вот со мной…