Джон Краули - Дэмономания

Нет. Он так не думал. Он не слышал, чтобы внутренний голос его в чем-то обвинял (может, голос и взывал, но Пирс не слышал). Пирс Моффет, взрослый человек мужского пола, самец млекопитающего, все-таки мог уверить себя, что власть и секс — сферы бытия не только различные, но и противоположные по природе своей; секс не повинен в первородном грехе власти: даже замаранный, навязанный, купленный и проданный, секс невинен.

По груди пробежал озноб, и Пирс стиснул кулаки в карманах куртки. Сколько она еще будет спать? Он взглянул на часы, которые не снимал прошедшей ночью. Форель — он решил, что это форель, — выпрыгнула из Шедоу, словно приглашая его поиграть.

Он вернулся в дом. Когда он открыл дверь и вошел в комнату, женщина открыла глаза: большие ресницы вдруг поднялись, как у куклы, но тело осталось неподвижным.

Маленькая ванна из окрашенного фибергласа, стоявшая в хижине, была для Роз коротка; он наполнил ванну, проверяя температуру рукой, и повел ее мыться.

— Блин, горячевато.

— Нет, нормально.

Она медленно опустилась. Пирсу вспомнились темные воды каменоломни на склоне горы Мерроу. Роз лежала коленками кверху, намокшие от пара волосы закручивались к щекам. Он рассматривал ее маленький, выступающий, как на египетских рисунках, животик и маленькую лунку пупка, такого глубокого, что когда она встанет, там останется — к гадалке не ходи — глоточек воды; можно будет выпить, пока не пролился. Вот как мы все строим impresa [8] Эмблемы ( ит .) {42} 42 Impresa — эмблемы, символические изображения, используемые в мнемотехнике. , на которые сами и ловимся. Он стал ее мыть; они вместе осмотрели ее тело. Запястья были красные. Это пройдет. Они поговорили о том о сем, пока он мыл ее длинные щиколотки и белые подошвы.

— Я все-таки получила приглашение, — сказала она.

Часто, переводя разговор на другую тему, она начинала его откуда-то с середины, словно Пирс и вправду читал в ее душе и знал, куда движется поезд ее мыслей.

— Что за приглашение?

— На работу. Мне предложили вступить в группу целителей. В смысле, подготовиться ко вступлению, у них это не сразу делается.

— Мне казалось, тебя вот-вот уволят, — сказал он.

Она подала ему другую ногу.

— Это другое. Две работы друг с другом не связаны. Целители — это особая группа в «Чаще». Они не здешние.

Что заставило его насторожиться? Кажется, он догадывался. Она изучала ногти на ногах: кое-где еще держатся остатки малиново-розового лака.

— А не участвует ли в этом старина Майк? — спросил он.

— Ага.

— И предложил ни кто иной, как.

— Ага. — Она медленно выдавливала губку. — Он сильно изменился. Просто не поверишь.

— Ну, я-то его и не знаю толком.

Майк Мучо был чем-то вроде комического персонажа их ночей, комической разрядкой или сатировой драмой {43} 43 Сатирова драма — древнегреческая трагикомедия, прародительница трагедии. В классическом театре исполнялась между второй и третьей частями трагической трилогии или по ее завершении, помогая зрителям опомниться после катарсиса. Предмет ее мог быть вполне серьезен, в отличие от исполнения; в число действующих лиц, что ясно из названия, обязательно входили сатиры — наглые, непристойные и трусливые. Единственная сатирова драма, сохранившаяся полностью, — «Киклопы» Еврипида. , иногда предваряющей более серьезные маски {44} 44 Маска — зд.: театральная форма, популярная при дворах Европы XVI — начала XVII в.; музыкальная пьеса с пением, танцами и сложной сценической архитектурой. Вероятно, самые известные маски — интерлюдия в «Буре» (1611) Уильяма Шекспира (1564–1616) и «Комус» (1634) Джона Мильтона (1608–1674). ; Пирс был в курсе малой части Майковой жизни, хотя через него они, можно сказать, познакомились. Он помнил, что первыми его словами, обращенными к Роз, были: «Как поживает Майк?» — хотя тогда он еще не знал ничего ни о нем, ни о ней. Обман, трюк.

— В какую сторону изменился? В лучшую или в худшую?

— Да просто удивительно, — сказала Роз. — Прошел тренинг. Она задумалась, взвешивая, насколько удивительно. Пирс знал о проекте целителей только то, что они полагаются на силу молитвы и все больше занимают мысли Роз, хотя говорит она о новом проекте все меньше и меньше.

— Тренинг, — повторил он.

— Тебе будет интересно, — сказала она. — Правда. Это один из путей силы и власти. Как то, о чем ты рассказывал.

— Да?

— Только от Бога. Из Библии. Если заглянуть и почитать, там все так ясно. Обетования, как на ладони.

— Угу.

— Если ты просишь хлеба, — сказала она, — Бог не подаст тебе камень.

— Я помою тебе голову, — сказал он.

За этим занятием они какое-то время молчали. Он аккуратно смывал мыло, стараясь не спутать волосы, вновь и вновь поливая их водой из детского ведерка, стоявшего у крана специально для этого. Закончив, он вынул ее из ванны и завернул в белый халат (дар или униформа «Чащи»), а потом она с кружкой кофе в руках вышла на веранду. Солнце уже вовсю пригревало: странные дни, конечно, скоро пройдут. Она прилегла на алюминиевый шезлонг, свесив волосы, чтобы посушить их.

— Хотя я не знаю, — проговорила она неуверенно.

— Что не знаешь?

— Да курс этот. Он недешево стоит.

— Ты еще и платить им должна?

— Двести долларов.

— Господи, боже мой, — сказал Пирс. — Слушай. Я читал в газете — в Шедоуленде в евангельской церкви каждую субботу проводят богослужение для недужных. Готов поспорить, у них это бесплатно.

— Пирс. Это совсем другое.

— А есть у тебя столько?

— Ну ты же знаешь. У меня есть маленький энзэ.

— Да?

— Конечно. Деньги на побег. Они у меня всегда были. Все так делают.

— А я нет, — отозвался он и снова вспомнил о ее побеге, об Уэсли.

Интересно, подумал он, а другие женщины, с которыми я раньше жил, хранили НЗ на случай ухода? Очевидно, в этом есть здравый смысл, и сама идея хоть и ошарашила его слегка, но и привлекла. А если бежать будут от него? Или все-таки с ним, от грозящей обоим беды? Деньгам-то все равно.

— Ой, ну я не знаю, — повторила она.

— Ну еще бы.

На самом деле она знала. Когда Майк подвел ее к Рэю Медоносу, тот взял ее руку в свои и улыбнулся так, словно знал какой-то ее секрет, что-то хорошее и отважное, о чем она никому не говорила, но что всегда было в ней и делало ее самою собой. Она письмом попросила отца выслать ей пару сберегательных облигаций, которые ей дарили по большим праздникам, а теперь она решила их обналичить и заплатить. Тогда пути обратно уже не будет. Осознание того, что у нее есть и что ее ждет, согревало грудь; оно было теплее, чем ванна, теплее, чем бабьелетнее солнце, чем плоть, над которой потрудился Пирс.

— А я думала, ты заинтересуешься, — сказала она и встряхнула волосами, такими длинными, что какой-нибудь придурочный принц вполне мог забраться по ним в ее окно.