Джон Краули - Дэмономания

— Так если бы у меня был номер, — сказала Роузи, — я бы и сама могла позвонить. — В трубке промолчали. — Ладно, не нужно, — проговорила она и положила трубку, чувствуя, что ее одурачили, заставив поверить, что магия, иссякшая в этом мире, все еще действует. Желтая магия.

Всё, нету, подумала Роузи и села на ступеньки лестницы. Собаки и Сэм сгрудились вокруг, глядя на нее и дожидаясь того, что же она теперь будет делать.

Над Ривер-стрит в городке Блэкбери-откос по склону карабкается несколько коротких улочек. Самая крутая из них — Хилл-стрит, ведущая к церкви, затем она меняет направление, меняя заодно и название на Черч-стрит. Хилл-стритская церковь была построена в 1880 году баптистами «Первого зова»; когда они перевелись, здание (обшитое деревом и дранкой, первопроходческий проект) было продано за доллар реформатам из объединенного евангелического братства, хотя они не смогли набрать достаточно прихожан и пользовались ею теперь совместно с Датским Братством, небольшой и странной религиозной группой, проводившей еженедельные службы по субботам. Люди, в особенности туристы, не знавшие об этом (хотя на плакате перед церковью все было ясно написано), думали, что никому не помешают, припарковав машину на стоянке у церкви на седьмой день; поэтому в этот день перед службой священница в который раз обходила стоянку с пачкой размноженных на мимеографе записок, объяснявших, почему это доставляет неудобство прихожанам, и подсовывала их под «дворники» стоявших машин, из которых иные выглядели чертовски знакомо.

— Здравствуйте.

Священница (ее звали Рея Расмуссен) взглянула на высокого, то ли небритого, то ли темноскулого мужчину в пальто цвета «соль с перцем»: он стоял поодаль и словно сомневался, то ли подойти, то ли пройти мимо.

— Привет.

— Помните меня? — спросил Пирс Моффет. И она тут же вспомнила их единственную встречу — на похоронах Бони Расмуссена, которые она отправляла, вернее, на собрании в Аркадии после этого. Оба Расмуссена, живая и мертвый, не были родственниками, во всяком случае родство не прослеживалось. А где-то в далеком прошлом, конечно, да, сказала она тогда Пирсу.

— Раненько вы встали, — произнесла она, думая про себя, что, судя по виду, он и не ложился вовсе. — Пришли на службу?

— Ха-ха, — ответил он, кивая — мол, как же, конечно. — Хотя вообще-то почти так и есть, — продолжил он, подойдя на пару шагов. — У меня как бы вопрос. Или, скорее, хотелось бы услышать ваше профессиональное мнение.

— Да?

Из-за худобы она казалась высокой (ложное впечатление), ее глаза — светлее голубого — успокаивали и тревожили одновременно; возраст на вид определить было трудно, пепельные волосы седели незаметно, и по-настоящему старыми выглядели только руки, большие, костлявые, натруженные.

— Вы слышали об этой… этой группе, или, как сказать, в общем, группе — называется «Пауэрхаус»?

Она перестала подсовывать листочки.

— Да, слышала.

— Так вот, вы не думаете, что это… В смысле, что вы о ней скажете?

— С профессиональной точки зрения?

— Ну да.

— Это что-то вроде бесцерковной церкви, да? — сказала она. — В духе «христианской науки». {294} По-моему, довольно маленькая.

Ответ Пирса явно не устроил. Она вернулась к своему занятию.

— С ними связался кто-то из ваших знакомых?

Пирс пожал плечами:

— Ну да. Девушка.

— Вы, наверное, думаете, что это секта.

Пирс поглубже засунул руки в карманы пальто.

— Я просто хотел бы понять, какая у них доктрина.

— Меня там ждет мистер Кофе, — сказала она. — Может, зайдете на минутку?

Он пошел за ней.

Конечно, он считал, что это секта. Одна из тех, что прорывались в последнее время на коже нации, как нарывы. Психи и ничтожества в одночасье становились могучими волшебниками, словно их тайно подкармливали из-за рубежа; они посылали в мир отряды приверженцев — торговать цветами и конфетами на улицы, что приносило, согласно газетам, баснословные прибыли, хотите верьте, хотите нет. Потерявшихся детей подманивали в аэропортах, на автовокзалах и в городских трущобах, куда они бежали из уютных безопасных домов; затем похищали, чтобы сделать подмастерьями волшебников и ведьм; из них извлекали часть души, заменяя ее странным блеском в глазах и приклеенной улыбкой. Выдолбленные, как сказал Споффорд. Можно самому это сотворить над собой, а можно позволить — или попросить, — чтобы это сделали с тобой другие.

— Сегодня сектой является не каждая обособленная религиозная группка, — говорила Рея Расмуссен, передавая Пирсу маленькую пластмассовую чашечку кофе. — Люди с промытыми мозгами могут быть безусловно преданы своим наставникам, слепы к альтернативам; назовите их мракобесами или даже сумасшедшими — по нынешним меркам, — и все же их объединение не будет сектой в современном значении этого слова.

Пирс кивнул, но его это не утешило. На столе у священницы лежали открытая Библия, словарь, склеенная пачка проштампованных машинописных листков, стопка информационных бюллетеней. «Нуждаются в ваших молитвах», — гласил заголовок поверх колонки имен.

— Ей запретили с вами видеться? — спросила Рея. — Они настаивают на закрытости от мира — удерживают свою паству от всяких контактов с друзьями, родными, старыми знакомыми?

— Да вроде бы нет, то есть пока нет.

Роз Райдер была в его доме, в его постели, с ним, старым знакомым; на вид особо не изменилась, да вообще не изменилась. Сегодня утром она проснулась, потянулась, зевнула и улыбнулась удовлетворенно, и глаза ее сияли привычным блеском.

— Когда я был маленьким, — сказал он, — нам, католикам, не разрешали ходить в протестантские церкви, посещать их богослужения. Даже венчания.

— Вот видите? — ответила Рея. — Самая большая секта. Разница только в том, что католиков охраняют бюрократия, столетия канонического права, иерархия. Но припомните, как римляне поначалу относились к христианам.

Сектанты. Безумцы, отвергнувшие государство и общество. Пожиратели младенцев, враги семьи и домашних божеств. Их магия действует, ибо помогают им демоны. Отвращение давних римлян к этому сброду вдруг захлестнуло Пирса.

— В принципе, многие из христианских церквей, которые сейчас весьма респектабельны, даже либеральны, начинались со своего рода сект, — сказала Рея. — Прежде всего, мормоны: раньше они были куда как жуткими, а уж ненавидели их… Но и квакеры тоже: у истоков своих здравомыслием они не отличались. Совершенно отвергали общественное устройство. Джордж Фокс как-то раз оживил молитвой мертвого. {295} По крайней мере, его последователи в это верили. — Она сделала глоток. — Что, в общем-то, не безумие. Просто опьянение Богом. {296}