Екатерина Паньо - Имена льда

— На Альфа-Центавра нет разумной плесени, — автоматически ответил Л.

— Много ты знаешь, — призрак фыркнул. — Альфа-Центавра вне твоей компетенции. Твое дело — наши помойки, и утрись.

На самом деле Л. его почти не слушал. Он обдумывал то, что внезапно стало ему совершенно ясно: призрак не мог быть только частью здешней памяти. Это было нечто, принадлежащее в той же мере его, Л., миру. Вернее, ему самому, поскольку он и был всем своим миром. Теперь Л. ясно видел, что призрак совсем не напоминает очертаниями гуманоида — на фоне темного окна, вернее, внутренней линзы оптического органа Л., висела перламутровая капля. Она была маленькой и чуть разреженной копией той, которая находилась уровнем ниже — в зале, который Л. привык называть «грудной клеткой». Теперь он сам удивился этому названию. Его мышление под влиянием работы с местной памятью стало слишком антропоморфным.

Возможно, это серьезная поломка. Ему следует исправить ее — ему постоянно приходится себя чинить, отлаживать и даже регенерировать. Он справится. Если только…

Если только поломка не связана с самим сердцем. Тогда ему не обойтись без помощи. Но кто сумеет помочь ему разобраться в собственном сердце?

До чего странная, неуместная мысль! Помочь ему никто не мог — он был один. Но мысль о помощи сидела в нем, как заноза, и все разумные доводы оказывались против нее бессильными.

В правом ботинке снова начало саднить. Призрак, повернувшись всем корпусом к Л., нехорошо ухмылялся. Л. почувствовал, как манипуляторы — сначала в дальних секторах, потом и в ближних — замедлили работу. Если бы он был человеком, он сказал бы, что пребывает в смятении.

Но он не был человеком.

Ведь нет же?

Проклятый башмак!

Л. потянулся, чтобы снять его к черту. В конце концов, в офисе никого нет — он может ходить босиком. А хоть бы и голым — все равно охрана пялится в телек, а не на экраны внутреннего слежения.

Призрак захохотал — холодно и глухо, как подобает настоящему привидению.

Л. выпрямился. Еще недавно он был уверен, что все происходящее предусмотрено его программой. Он накапливал память почившей цивилизации, методично разрушая, расщепляя в пыль ее материальные останки. Предусмотрено ли программой то, что он, набрав критический объем памяти, станет частью этой цивилизации? Или он был ею с самого начала, когда цивилизация эта еще покоилась в колыбели? Или даже находилась в стадии разработки? Тогда его, Л., заложили в ее собственную структуру, потому что понятно было, что рано или поздно понадобится кто-то, кто приберет мусор…

Значит, его кто-то создал? И этот кто-то, в таком случае, вполне мог бы помочь ему с сердцем…

Очень человеческая мысль. Так сказал бы призрак. А уж он-то кое-что понимает в человеческом.

Призрак висел на фоне почерневшего окна. Он словно сжался, сконцентрировался, стал довольно плотным и еще больше похожим на его, Л., сердце.

Л. стало душно. Он оттянул горловину гольфа. Кровь тяжело стучала в висках.

Это сердце…

Черт, он один в офисе, некого попросить принести воды или вызвать «скорую»…

В смысле, надо спуститься вниз и посмотреть, как там сердце. Просто посмотреть — что он еще может?

— Память — чертовски тяжелая штука, — со вздохом заметил призрак. — Мне ли не знать… Она остается даже после того, как разрушено все, что с ней связано — предметы, улицы, целые города. Люди. Память тоже разрушается — до элементарных частиц. Осыпаются иллюзии, наваждения, убеждения и прочее — и все, наконец, становится таким, каким оно было на самом деле. Не таким, каким ты это видел, любил, боялся. С каким боролся. Понимаешь? Призрак прошлого — это жизнь, как она есть.

— Была, — автоматически поправил Л.

Призрак отмахнулся.

— Была, будет… Думаешь, на одной и той же планете в разных циклах развивается принципиально разная жизнь?

— Это возможно, — ответил Л. — Для этого и уничтожаются материальные остатки — чтобы ничто не повторилось.

Призрак снова глухо захохотал.

— Двоечник, — с удовольствием произнес он. — Неандертальцы не найдут склада с баллистическими снарядами — это точно. За что тебе большое человеческое спасибо. Но на них откуда-то снизойдет озарение по поводу силы огня и рисования на стенах пещеры. Я уж не говорю о даре речи и прочих невесть откуда взявшихся странностях. Ты, правда, думаешь, что утащишь весь этот архив в глубины космоса, или хаоса, или откуда ты там взялся? Что я позволю тебе это все отсюда утащить?

— Ты не сумеешь мне помешать, — прошептал Л., не доверяя голосу.

— Еще как сумею, — отрезал призрак. — Я знаю одно старое-старое заклинание… Не говоря уж о том, что ты сам, освободив призрака, обязан занять его место — ты что, порядка не знаешь?

— Заклинание… Эта цивилизация просто битком набита суевериями, — пробормотал Л.

Он подошел к окну и встал рядом с призраком. Огни погасли. Города больше не было — был черный провал, в котором, Л. и призрак оба это знали, заканчивалась грандиозная работа по ассенизации планеты.

Почему он никогда не думал о том, что станет с ним, куда он сам денется, когда его работа с этой цивилизацией будет окончена?

Почему — никогда? Вот ведь, думает. Только, наверное, поздно. С другой стороны, что бы изменилось, если бы он подумал об этом раньше?

— Страх смерти — это тоже фантом памяти, — сказал призрак. — Просто отключись от потока — и все пройдет.

Л. хмыкнул. Как, оказывается, просто. Он вернулся к пульту. В одном из секторов работа шла особенно напряженно. Надо было перекинуть туда манипуляторы из тех секторов, в которых работа уже завершена. Немного — два-три разной специализации, иначе они просто будут мешать друг другу. В окне появился фрагмент выжженной земли, по которой шагал манипулятор.

Л собирался привычно отдать команду, но внезапно замер. Интересно, как поступят манипуляторы, если ресурса для переработки на заданном участке не хватит на всех?

Память сработала безупречно. Прямо в окне-витрине, где только что маячил манипулятор, ожидавший команды, появился фрагмент выжженной земли, по которой неспешно вышагивал манипулятор. Вот он достиг длинной земляной насыпи, перевалил через нее и скатился в траншею. Тут уже поджидали выстроенные в боевом порядке узлы-преобразователи другого манипулятора. Упавший сжался на дне траншеи. Защитники кинулись на него. И в тот же миг через бруствер посыпались в траншею преобразователи противника. Завязалась рукопашная. Малютки-преобразователи карабкались друг на друга, вгрызались в механизмы управления и жизнеобеспечения, преобразовывали, раскладывали, жадно всасывали выделяющуюся энергию и, пьяные от энергетического перегруза, кидались на следующего противника. Манипулятор-победитель расширит собственную сеть и дорастит себя самого лучшими частями побежденного манипулятора. Его сеть обложит все вокруг и будет сыто чавкать, переваривая ресурсы.