Шон Мерфи - Время новой погоды

Однако что-то новое появилось на экране телевизора над стойкой, и внимание Ронды тотчас было отвлечено. Человек в морской форме – Бадди показалось, что он узнал в нем нового министра Защиты Родины, – говорил что-то в микрофон в помещении, заполненном телекамерами. Телевизор был слишком далеко, чтобы слышать, что говорит этот человек, но вид у него, как показалось Бадди, был, несомненно, командирский, и он жестикулировал с впечатляющей горячностью… с горячностью, которая, как ни странно, выглядела почти знакомой.

Ронда, полуповернувшись на стуле, пристально смотрела на экран; губы ее плотно сжались, образовав тонкую линию, глаза сузились так, что почти закрылись.

– Ненавижу этого человека, – произнесла она так, будто это само собой разумелось.

Бадди был поражен неожиданной сменой ее настроения: ведь Ронда была на пути к тому, чтобы стать национальным символом толерантности и эгалитаризма.

– Но почему? – спросил Бадди. – Кто он такой?

– Он мой отец.

На какой-то момент лицо Ронды исказило невероятно сильное чувство, словно она, как подумал Бадди, была сейчас способна на что угодно. Но затем уголки ее губ стали приподниматься как бы против воли, и они с Бадди весело рассмеялись – это почему-то оказалось единственной подходящей к случаю реакцией.

– Понимаю. – Бадди потягивал лимонад (уже третий стакан за день), все еще пытаясь охладить рот после чили. – Я тоже ненавижу своего отца. То есть я думаю, что ненавидел бы его, если бы имел какое-то представление о том, кто он.

Однако, хотя ему было так приятно соглашаться с Рондой и хотя чувства его к отцу – как ему казалось – были вполне оправданны, Бадди ощутил странную боль в животе, словно все его внутренности вдруг сжались, когда он произнес эти слова вслух. И он не мог не задаться вопросом: разве известным на всю страну активистам движения за мир и охрану окружающей среды, к чьим рядам он только что неожиданно примкнул, позволяется кого-то ненавидеть?

– Похоже, у тебя трудное прошлое. – Уголки рта у Ронды снова приподнялись, и Бадди с большим трудом отвел глаза от ее губ. Он протянул руку к еще одному розовому лепестку.

– У тебя тоже. – Бадди посмотрел через ее плечо на экран, где жестикулировал уже какой-то другой член корпоративного правительства. – Так почему бы тебе не сказать мне, за что ты ненавидишь своего отца, а я расскажу тебе, за что я, очевидно, должен ненавидеть своего.

– Ну понимаешь… – начала Ронда. – Когда твой отец – первый афро-американский губернатор Американского Самоа…

– Первый афро-американский губернатор? Это же настоящее потрясение основ!

Ронда фыркнула.

– Прежде всего надо задать себе вопрос: а что американцу – любому американцу – вообще делать на южноморских островах? Второе: мой отец – скорее всего, самый белый из всех когда-либо существовавших чернокожих мужчин. Его лозунг: делай все, что говорят тебе те, кто выше тебя, никогда не раскачивай лодку и пытайся получить выгоду из любой ситуации. – Ронда поиграла с последним картофельным ломтиком на тарелке, то окуная его в остатки кетчупа, то снова вытаскивая. – А что касается жен и дочерей… что ж, они обязаны поступать так же.

– Ox, – сказал Бадди, – представляю себе эту картину. – Он с минуту помолчал. – А твоя мать? Она так же восстала, как и ты?

В ответ на это Ронда рассмеялась.

– Представь себе хлопотунью-мамочку с миндалевидными глазами. А еще она страдает самой худшей из новых болезней.

– Что за болезнь?

– Скоростное Потребительство.

– Так, погоди. – Бадди принялся считать на пальцах. – Если твой отец – афро-индейско-белый американец, а мать – японо-полинезийка, это означает, что ты происходишь от…

– Практически от всех основных рас человечества, – закончила Ронда его утверждение. – Прямо перед тобой, за этим столиком, сидит женщина будущего. – Она сделала иронический поклон. – Мой отец вечно заявляет, что я унаследовала худшие черты каждой расы. – Ронда разглядывала последний картофельный ломтик, как бы размышляя, должна ли его постигнуть судьба всех предыдущих. – А что твои родители?

Бадди набрал в грудь побольше воздуха.

– Ну, мой отец бросил нас, насколько я могу судить. Мама никогда не рассказывала мне эту историю целиком, только всегда говорила, что я – в точности как он и она не хочет о нем рассказывать, чтобы я не отправился бродить по стране, разыскивая его. – Бадди засмеялся. – Думаю, насчет того, чтобы бродить по стране, – тут она явно проиграла, хотя у меня и в мыслях нет пытаться отыскать моего так называемого папочку. Но мама у меня по-настоящему необыкновенная. У нее только девять пальцев, и она не желает уезжать из округа Магнолия даже на полдня. Хоть и сама не знает, почему. Ну, впрочем, может, человеку просто приходится быть необыкновенным, если у него всего девять пальцев. – К собственному удивлению, Бадди почувствовал, что в глазах у него скопилась влага, и он, отвернувшись к окну, принялся смотреть на пустыню. – У нее харчевня как раз вроде этой, – закончил он. – Должен сказать, я по ней скучаю.

Они немного помолчали.

– Девять пальцев? – спросила Ронда. – А за этим какая история кроется?

Бадди вздохнул и пожал плечами.

– Моя мать – загадка даже для самой себя. Но это я как раз помню: одно из моих первых воспоминаний о ней – ее рука с недостающим пальцем держит молочную бутылочку… Девять пальцев, приглаживающих мне волосы… Мне понадобилось довольно много времени, чтобы понять, что не у всех строение рук такое же.

Настроение изменилось, оба стали задумчивы.

– Ну и как это было – расти в Байю? – спросила Ронда.

– Ужи и лунный свет… – ответил Бадди. – Аллигаторы и орхидеи… Болота, которые тянутся вечно… Страсть, вуду и магия.

– Звучит потрясающе! Когда сможем поехать?

– Когда захочешь. – Бадди посмотрел на Ронду так пристально, что она отвернулась. – А как насчет южной части Тихого океана? – через некоторое время спросил он, чтобы вернуть ее внимание. – Как там было?

– Ах… – ответила Ронда. – Сыпучие пески, сверкающие на солнце, солнце на бурунах, пальмы с разлапистыми листьями, самая синяя вода в мире, рифы и морские ангелы (это рыбы такие), соленая вода, высыхающая у тебя на коже…

– А туда мы можем съездить?

– Может быть, – ответила Ронда. – Может быть, когда-нибудь…

Они создали свой собственный мир. Было ли это лишь воображением Бадди, или на самом деле Ронду окружал ореол света? Или так произошло потому, что она подвинулась и села на фоне окна, а предвечернее солнце бросало сквозь стекло за ее спиной косые лучи? Было ли это его воображением, или на самом деле весь этот день мягко светился и был прозрачен и легок, словно мечта, и края его были как-то размыты, будто телекамера реальности смягчила фокус?