Вильям Александров - Блуждающие токи

Директор суховато улыбнулся, и глаза его сузились, в них словно бы затаилось некое предупреждение. Он еще раз внимательно посмотрел на Федора, затем кивнул головой гостю.

— Я был на вашей защите, — без всяких предисловий сказал Далимов, — у вас практический, инженерный склад ума. Вам нужен простор, живая действенная работа, а нам нужен главный инженер по защите. Вот я и предлагаю: идите к нам! Поле деятельности огромное — сотни предприятий, множество линий, большое разнообразие условий и вариантов защиты, в общем, непочатый край для экспериментов. Будете осуществлять связь с наукой, но уже в практическом преломлении. Ну, как? Соглашайтесь. Потом жалеть будете!

Федор растерянно смотрел то на Далимова, то на директора, а тот, не поднимая головы, вертел в пальцах остро отточенный карандаш. На тонких губах его застыла вежливая усмешка.

— Я даже не знаю, что сказать… Все это так неожиданно для меня… Да и потом… Я ведь недавно пришел в институт, мне очень помогли, поставили, можно сказать, на ноги…

— Нам, конечно, не хотелось бы терять энергичного, способного работника, — сказал директор, — но, поскольку речь идет о пользе для общего дела, я пригласил вас. Однако решайте сами! — Он поднял голову, и глаза его как-то насмешливо блеснули из-под тонких, щеголеватых очков в золотой оправе.

— Если можно, — я подумаю, — сказал Федор.

— Хорошо. — Далимов встал. — Только недолго, дня три-четыре. Дольше ждать не могу.

Он попрощался, пошел к двери, а директор сделал знак Федору, чтобы тот задержался.

Федор проводил глазами Далимова, а когда обернулся, увидел, что директор смотрит на него совсем другим, доверительно-приветливым взглядом.

— Лаврецкому необходимо на некоторое время отойти от текущих дел, сосредоточиться, чтобы довести до конца большую работу. Мы решили предоставить ему такую возможность и думали здесь, кого оставить за него на это время. Остановились на вас. Как вы на это смотрите?

— Мне, конечно, лестно, — сказал Федор, — но боюсь, что такое решение может кого-то задеть. Ну, например, Гурьева…

— А вы не бойтесь. Именно Гурьев вашу кандидатуру и поддержал.

Лаврецкий в стационаре: сердечная недостаточность. Потом он уедет в длительный отпуск. Пустует его кабинет. Скучает Галочка. За себя он оставил Хатаева — все закономерно, кандидат наук, молодой, энергичный. Но молодой, энергичный по-прежнему сидит за своим миниатюрным столиком, из которого вылезают ножки.

Какая тактичность!

Какое самопожертвование!

Он по-прежнему здоровается со всеми за руку, обаятельно, даже застенчиво улыбается, и вместо того, чтобы вызывать к себе, подходит к каждому сам по любому вопросу…

В первую же свою большую зарплату Федор позвал всех к Дементьевне.

Они расположились на своем любимом месте, и он сам бегал за беляшами, организовывал стаканы, принес шашлык и даже тонко нарезанный лимон, присыпанный сахаром.

— Слушай, а он ничего парень, не зазнается. И вообще… — Жора щелкнул пальцами и наклонился к Киму, — т-ты как считаешь? Или, может, он к-клин бьет?

Гурьев медленно поднял свою тяжелую бритую голову, посмотрел туда, куда указывал Жора, потом посмотрел на них с Кимом, видимо, с трудом отрываясь от каких-то своих мыслей, но наконец брови его поднялись, и он улыбнулся.

— Я уже как-то имел случай заметить — прекрасный организатор. И вообще находка для нашего коллектива.

— Это я его привел, — сказал Ким.

— Вы молодец, Ким Сергеевич. Нам как раз не хватало вот такого деятельного, пробивного человека, умеющего взбудоражить. Ваше здоровье, Федор Михайлович!

— Спасибо, — сказал Федор, усаживаясь, — я смотрю, вы тут не теряли времени даром.

— Чего ж теряться, — отозвался Жора. — У нас порядочек. Начальник сбегает за беляшами, а мы — посидим,

— Здорово устроились!

— Еще бы! Мы специально себе начальника подыскали подходящего. Воспитали, можно сказать. Ну, вот, он теперь и работает.

— Ладно, ладно… Побегаю ради вас. Вы отличные ребята, спасибо вам за все. Но знаете, о чем я думаю? Я думаю о том, что никто ни черта не знает о пашей работе.

— Как это не знает! — удивился Жора. — Вон на твоей защите сколько нашего начальства было!

— То наше начальство. А я говорю, народ не знает, широкие, так сказать, массы. Вот, например, геологи. Найдут они нефть или золото — о них пишут, по радио говорят, фильмы показывают. Или о шахтерах. Даже о химиках или кибернетиках любой сопляк тебе лекцию прочтет. А мы, может, не менее интересное, важное дело делаем. Никто — ничего. Понятия не имеют. Я инженеру одному, строителю, сказал, что я в лаборатории блуждающих токов, а он похлопал глазами. "А, — говорит, — это с трамваями чего-то связано, да?"

— Кретин! — стукнул Жора кулаком по столу.

— Он не виноват, — покачал головой Федор. — Мы сами виноваты. Надо рассказывать о своей работе. Сделать так, чтобы о ней все знали.

— А мне кажется, Федор Михайлович, прежде всего надо дело делать, — сказал Гурьев. — Делать хорошо, на совесть, чтобы польза была. А слава — она потом сама придет.

— Вы не поняли, Вадим Николаевич, я то о славе пекусь. Я говорю, в наше время очень важно, чтоб заметили, понимаете.

— Кто заметил?

— Все. И там — наверху. От этого и польза дела зависит.

— Не знаю, — тяжело качнул головой Гурьев. — С юности занимался своим делом, и как-то не замечал, что отсутствие всеобщего внимания мне мешает. Пожалуй, наоборот. То, что широкая публика не смыслит в блуждающих токах, меня вполне устраивало, меньше профанов лезло со своими советами.

— В прошлом все это было справедливо. Но не сейчас. Когда тысячи исследовательских институтов, сотни тысяч ученых, проблема не в том, чтобы скрыться от публики.

— В чем же?

— В том, чтобы тебя заметили.

— Зачем?

— Затем, чтобы получить широкие возможности для работы. Вы скажете, шум мешает делу — да, в какой-то степени. Но уверяю вас, что польза от него может перекрыть издержки.

— Вы так думаете?

— Уверен. Вот возьмите Игоря Владимировича. Талантливейший ученый, энтузиаст, человек, который всю душу, всю жизнь свою вложил в науку. Кто о нем знает? Кто знает нашу лабораторию? А ведь нельзя сказать, чтобы не было у нас своих проблем и трудностей.

— Вы считаете, популярность поможет их решить?

— Именно — может помочь. Не решит их, конечно. А может помочь.

— Не знаю… Возможно, вы правы… — Гурьев взял ломтик лимона, осторожно положил его в чай, — но даже, если так, — для меня это неприемлемо. И для Игоря Владимировича тоже. Поверьте мне. Воспитание не то.

— Напрасно. Вот увидите…

А потом, когда они возвращались вместе с Кимом, Федор вдруг передразнил Гурьева: