Далия Трускиновская - Феминиум (сборник)

Тридцать ударов сердца – и голова Таю показалась над водой.

«Много, – недовольно подумала Шикибу, – быстро устанет. Надо выговорить ей, чтобы не красовалась перед подружками». Таю едва сровнялось шестнадцать, и девушку нелегко было удержать от хвастовства, тем более что она – ее дочь. Шикибу слыла лучшей ныряльщицей на побережье, и слыла заслуженно. Спрос с ее дочерей строже, чем с остальных.

Сделав пять-шесть нырков, Таю с помощью Танобу – мужа сестры – забралась в лодку, и тот принялся сильно грести к берегу. Шикибу подбросила хвороста в огонь: после ледяного моря аме необходимо быстро согреться. Она обняла дрожащую дочь и повела к костру обсохнуть. Танобу тем временем ловко вскрывал выловленные Таю раковины. По его разочарованному лицу Шикибу поняла, что улов пуст. Жемчуг, а тем более жемчуг качественный, уже давно стало тяжело найти, и не только на мелководье.

– Зато ужин будет, – Танобу улыбнулся, стараясь подбодрить девушку, но та только дернула плечом.

«В ее возрасте мне тоже хотелось всех обогнать», – подумала Шикибу. Ее глаза уловили движение на дороге у холма, за которым скрывалась от зимних ветров деревня. Всадник, мчавшийся прямо к ним во весь опор, был в цветах князя Асуи. Эта бухта, как и все побережье залива Кии, принадлежала князю, будучи пожалована верному соратнику самим императором Каэдой.

Цура, староста деревни, встретился с ней глазами. Лицо у него было встревоженное.

«Что-то случилось», – Шикибу невольно выдвинулась, чтобы отвлечь внимание от голой Таю. Не то чтобы ее дочь была красавицей, но в шестнадцать лет не бывает женщин настолько уродливых, чтобы не вызывать желания.

Всадник, впрочем, не удостоил сбившихся в кучку какидо даже взглядом. Властно махнув Цуре, он нагнулся с седла, на одном дыхании пролаял какое-то распоряжение и умчался. К ее удивлению, Цура поманил Шикибу.

– Господин наш князь приказал лучшей аме в ранге оидзодо к вечеру прибыть к нему в замок, – передал он. – Его посетил гость из самой столицы, который интересуется ловлей жемчуга. И гость этот хочет расспросить здешних ныряльщиц. Я сказал, ты пойдешь.

Оидзодо называли тех, кто мог нырять на глубину восьмидесяти локтей и больше. Это были уже настоящие женщины моря, у которых за плечами два десятка лет лова. Шикибу состояла в ранге оидзодо уже семь сезонов.

– Что ты, – замахала она руками. – Как я появлюсь перед самим князем и его сиятельным гостем! Да разве я смогу быть им чем-нибудь полезной? Буду только молчать, выпучив глаза, как креветка!

– Если уж ты растеряешься, остальным там и вовсе нечего делать, – засмеялся Цура. В свое время он ухаживал за ней, и сейчас в его голосе послышался отзвук прежнего флирта.

На самом деле Шикибу была польщена: Цуре ведь приказали прислать лучшую! Она приосанилась:

– Вот уж и впрямь сегодня дует с юга! Наверное, это ветер моей южной судьбы принес мне, никчемной, такую честь!

Среди ныряльщиц, да и вообще на Священных островах, издревле существовало поверье, что когда-то боги подарили человеку целых четыре судьбы, по одной на каждую сторону света, чтобы он мог выбрать из них самую достойную. Вот только злой демон-акэти из зависти затуманил людям разум: они перестали видеть и теперь бредут по жизни, точно жалкие слепцы без провожатого.

– Говорят, ставь парус на ветер южной судьбы, но лови его со всех четырех сторон!

Цура добродушно посмеивался, подтрунивая над ней. Отменный он староста: и с амами ладит, и у князя на хорошем счету.

– Тогда мне надо идти! Для такого торжественного случая совсем нечего надеть! Глядя на меня, женщины в усадьбе, должно быть, полопаются от смеха!

Женщины в усадьбе и амы в деревне, хоть и были зачастую родственницами, терпеть друг друга не могли. Шикибу со вздохом подумала, что не надевала парадный наряд со свадьбы старшей дочери и он, наверное, совсем слежался.

– Что я слышу? Ама Шикибу боится женщин из усадьбы?!

Он, Цура, всегда был весельчак. Не влюбись Шикибу в Асано, своего мужа, она бы, наверное, вышла за Цуру. Или даже за Мунетоки из Уэно, и он бы навсегда увез ее из залива Кии. Что говорить, в юности у Шикибу было много поклонников. Даже сейчас, кажется, Цура не прочь согреть ее постель. Ухмыляясь, Шикибу оделась и пошла по дороге к дому. Она избрана представлять всю деревню перед князем, и женщины из усадьбы будут потом месяцами судачить о ней. Ей, оидзодо-ама Шикибу, следует собраться со всей тщательностью.

Князь был так милостив, что к вечеру прислал за ней повозку, запряженную быками.

Шикибу весь день гоняла с разными поручениями дочерей, пока наконец не осталась довольна. Раздувшись от гордости, она подоткнула полы своего тускло-лилового платья из плотного шелка и взгромоздилась в повозку под восторженное аханье соседок. Шикибу чувствовала себя очень важной и очень неуклюжей в давно не ношенных многослойных одеждах, с лаковыми шпильками в высокой прическе. Никто не сможет сказать, что она одета как нищенка, даже женщины из усадьбы!

Подпрыгивая на каменистой дороге, повозка двинулась к замку, а Шикибу принялась гадать, о чем же будет спрашивать ее сиятельный гость. К сожалению, во дворе усадьбы было пусто, и никто не мог оценить Шикибу во всем ее великолепии. Воин из охраны князя с вислыми усами и мечом на богатой перевязи молча кивнул ей, предлагая следовать за ним.

Оробевшая Шикибу, которая никогда не видела ничего более роскошного, чем местный храм, была потрясена до глубины души размерами княжеского замка. Сложенный из больших каменных блоков, он поднимался над землей на целых три этажа, и Шикибу не могла даже представить, как человеческие руки сумели сдвинуть и поднять на такую высоту огромные камни. А богатое внутреннее убранство, эти тщательно отполированные, ласкающие ступни полы из драгоценной криптомерии! Шелковые занавеси, – да из них можно пошить одежды на всю деревню! Светильники вдоль галерей, в которых, наверное, масла сгорает на сотню коку риса в год…

Приоткрыв рот, она нерешительно остановилась на пороге внутренних покоев, откуда лился аромат благовоний и слышались негромкие голоса. Воин-телохранитель коротко доложил о ней и, вернувшись, бесцеремонно втолкнул внутрь, поскольку Шикибу от волнения словно приросла к порогу. Переступив его, женщина повалилась на колени.

Князь Асуи был очень стар. Его борода стала белоснежной, губы запали, выдавая отсутствие зубов. Князь еще сохранял величественную осанку, но его руки предательски тряслись, когда один из его уже тоже седовласых сыновей почтительно подал отцу пиалу. Справа от него, на месте почетного гостя, сидел человек с очень узкими глазами и тонким ртом на круглом, как луна, напудренном лице. Его платье было невозможно роскошным – Шикибу в жизни не видела такой густо затканной серебряной нитью ткани. Казалось, она вся сверкает и переливается, как чешуя тунца на весеннем солнце. Его глаза остановились на Шикибу, и она в одно мгновение ощутила себя дурно одетой, неловкой, воняющей рыбой простолюдинкой.