Ирина Дедюхова - Ирина Дедюхова Армагеддон № 3

— Старик, беги! Слышь, Васька, беги, поздно будет! — прохрипел Ивлев, подгоняя попятившегося к выходу на четвереньках старика. — Он нас щас убьет! Беги, пока он ничего не слышит! И найди их, предупреди!.. Уй, беги, блядь, беги!..

Наскоро натянув малицу и подхватив охотничьи скороходы в сенях, старик выдернул из-под ватной штанины, подвернутой в потертый унт, огромный квадратный маузер и ударом ноги распахнул дверь на крыльцо. Внезапно сзади него что-то громыхнуло, и сразу же раздался короткий заячий визг того, кто еще минуту назад был продавцом передвижной лавки автобазы N 18 Алексеем Ивлевым. Втянув голову в плечи, старик выскочил на крыльцо, у которого плотной белой толпой собрались хмурые мужики и бабы с бессмысленными злыми лицами.

— Всех застилилю, суки! — звонко выкрикнул чукча, потрясая маузером, и, не целясь, тут же выполнил угрозу, бабахнув по шарахнувшейся в сторону толпе. Бросив лыжи перед собой, по-молодецки вскочив в них сходу, он пулей понесся к поселковой околице. За его спиной раздался вначале один изумленный бабий визг, а потом все сгрудившиеся у крыльца бабы в белых халатах разом завопили, вцепившись в истерике в мужиков, когда кто-то страшный выскочил следом за Васькой на крыльцо…

Возле твердой лыжной колеи на Верхний Поселок старик аккуратно притормозил, воровато оглянулся и, попружинив на широких охотничьих снегоходах, перемахнул через придорожную кочку, сразу провалившись по пояс, пробив некрепкий снежный наст. Рывком вытянув обе ноги, он встал, увязая в снегу почти по колено. С каждым шагом поднимаясь все выше, он ускорял ход, выбрав направление к железнодорожной станции, откуда слабый ветер доносил запах гари и нагретого железа. Большой дом у самого выезда из Подтелково, где он только что был, виднелся слева острой крышей, покрытой тесом, но чукча только сплюнул в его сторону, прошептав: «Харги идет по твоему следу, Колька! Эвенкийский Харги, а не большой Бог якутов! Гонит без устали своего учага, Колька! И дух твой в его власти! Камлать я буду против тебя, Колька, хоть ты и был когда-то великим шаманом среди всех якутов…»

Подвязав прочнее свой заплечный мешок, заткнув за пояс большой нож — пальму с костяной ручкой, чукча бережно вынул из-за пазухи металлическую бляху амулета Ивлева с чеканкой в виде большой змеи и повесил поверх малицы. Согнувшись вдвое, он дал к станции такого ходу, петляя среди недавних порубок, что уже через минуту поселок окончательно скрылся из вида, и лишь огромные лиственницы окружили его в сгущавшихся сумерках. Чукча аккуратно объехал тупик старой узкоколейки, над которой через просеки и редколесье возвышалась очерченная красным заревом заката голова Черной сопки. Пробормотав себе под нос странные слова «Восьмая часть, однако! Уй, блядь!», старик помотал головой и прибавил ходу к мерцавшим невдалеке огонькам железнодорожного переезда. Перед самой станцией он на минуту остановился, будто прислушиваясь к чему-то, с шумом втягивая ноздрями колючий морозный воздух…

С шумом втянув ноздрями колючий морозный воздух, Ямщиков почувствовал, как к нему возвращается уверенность. Они стояли в сгущавшихся сумерках у запертого прицепного вагона. Нахохлившаяся Марина молча качалась рядом, зябко кутаясь в дубленку. Но обнять ее, защитив от пронизывавшего ветра, Ямщиков до прихода Седого больше не решался.

Два раза подходил бригадир состава, стучал в двери вагона и матерился. Возле них так же мерзли на противном влажном ветру с мелким снегом еще человек семь. Потом подошли еще двое каких-то странных командировочных. Они ни на кого не смотрели, они глядели друг на друга, ссутулившись на ветру до такой степени, что, казалось, будто под темными длинными пальто у них скрыты уродливые горбы.

Запыхавшийся проводник подбежал за пять минут до отправления. На шее у него висела какая-то шина, обмотанная несколькими шарфами и полотенцами. Шина, как живая, вертелась на шее, норовя спуститься на талию, но поправить ее он не мог, руки у него были заняты двумя большими корзинами, обвязанными марлей. Он с трудом отпер дверь и, не проверяя билеты, загнал пассажиров в нетопленый, стылый вагон. Ямщиков и Марина все осматривались на платформе, ожидая Седого. Он появился неожиданно, будто вырос сзади них из-под земли.

— Первое купе, — сказал он тихо. И Марина вздрогнула, услышав знакомый голос.

Седой теперь почему-то был в узких темных очках. В руках он держал огромный кожаный баул. Зайдя в купе, Седой бесцеремонно принялся изучать содержимое целлофановых пакетов, которые, вслед за ним, затащили Ямщиков с Мариной. Кроме оставшихся от застолья шести бутылок темного пива, Седой извлек два уцененных журнала «Плейбой», несколько вакуумных упаковок ветчины «Застольной», колоду карт, бритвенные принадлежности, пачку гитарных струн и по набору складных ножей и отверток.

Ловко вывалив все это из пакетов на стол, Седой сразу отложил в сторону лишь эти наборы, бритву и гитарные струны, как вещи, представляющие интерес. Марина и Ямщиков сидели в полутьме напротив него.

— Ну, с чем собрались на очередной Армагеддон, дорогие товарищи? Фотки, пиво, солонина, карты! — не повышая голоса, простонал Седой. — Вы хоть закусывали, соратнички? Вас ведь даже сидя — качает! Вы что, цистерну вылакали? Грег, немедленно отнеси это пиво проводнику! Похоже, некоторые от радости позабыли, куда мы, собственно, собрались… Меня тоже, знаете ли, переполняет счастье от очередной встречи с такими махровыми идиотами… Флик, прошу, унеси ты эти… журналы. По-хорошему прошу: выкини это распространение порнографии в мусорный бак у туалета! Тебе, как… женщине теперь… стыдно должно быть!

Как только покрасневшая и пристыженная Марина, покачиваясь, вышла из купе с пачкой журналов, Седой, жестом остановив Ямщикова, склонился к самому его лицу и с жаром выдохнул:

— Ты, совсем, Грег, с катушек съехал? Окончательно?

— Да я-то здесь при чем? Сам до сих пор пребываю в шоке и смятении! Представляешь, стою на вокзале, соображаю, с какого бодуна меня на вокзал принесло, а тут прямо на меня выкатывает Флик… в таком виде, — с кривой ухмылкой во всю рожу начал оправдываться Ямщиков. — Может, Седой, так для нашего удобства специально продумано? Все-таки ехать долго… скучно… То да сё.

— Что же ты за идиот, Грег? Зачем ты ее так пивом напоил? Ее же шатает! А блевать начнет? Хоть капля совести в тебе осталась?

— Осталась, осталась, командир! А как же! Много капель! Сортир откроют, даже отлить придется, — откровенно заржал Ямщиков, уже переживший элемент неожиданности под привокзальную выпивку. Похоже, он откровенно наслаждался растерянностью Седого. — Чо теперь — вешаться что ли? Ну, будет нам очередной писец. Не впервой. Даже забавно, что Флик теперь баба. Я так считаю, что это в наказание ему сделали за тот раз, когда нас утопили. В сущности, из-за него утопли, так теперь ему и надо. Ну и что, что руки были связаны, верно?