Алексей Поликовский - Россия загробная

Особу, так жадно евшую во время сеанса погружения бутерброды, сменила худая женщина в костюме цвета морской волны и с кружевным воротником и манжетами. Они с Анной Вивальдой сидели в креслах и делали пальцами всевозможные фигуры. Эти фигуры назывались хастами и мудрами. Они соединяли пальцы в странных позициях, выкручивали их и при этом смотрели друг другу в глаза, соединяя потоки энергии. Официант, в очередной раз зашедший в номер с подносом, на котором стояли тарелки с бутербродами, чашки и никелированный кофейник, с изумлением посмотрел на завязанные в узлы пальцы и решил, что эти две женщины сошли с ума. Люди, жившие в номерах отеля, часто бывали лишены стыда и много чем занимались при официанте, но такого он еще не видел. По мнению молчаливого вышколенного официанта, все эти нагрянувшие в номер к знаменитой певице женщины были шарлатанками, имевшими целью завлечь ее в свою секту и выдоить из нее деньги. Но он, конечно, ошибался. Они не брали с нее ни копейки.

Была среди них и еще одна женщина, про которую сновидицы говорили с большим уважением и даже почтением, хотя она ни в чем не участвовала и только отрешенно сидела у стола перед полупустой чашкой с китайским чаем. Сколько бы она не пила чая, чашка всегда оставалась полупустой, а чай никогда не остывал, и над ним всегда стояло облачко пара. Даже не очень сведущая в науках Анна Вивальда поняла, что эта чашка явно противоречит закону сохранения энергии и еще многим научным законам. Это была загадка, которую никак не могла отгадать Анна Вивальда, впервые за долгие годы чувствовавшая, что ее окружает не истерический и неестественный восторг поклонников, а теплое чувство симпатии и интереса. Женщину с вечно полупустой чашкой звали Вера. Она почему-то была в офицерском кителе без погон, который был увешан многочисленными медалями всех времен и народов и значками. Ее русые волосы были собраны на затылке в старомодный пучок и затянуты простой черной резинкой. Когда Анна Вивальда, давая отдохнуть своим чакрам, которые ей ежедневно подкручивала маленькая женщина с невероятно горячими ладошками, однажды вышла в большую комнату, то обнаружила, что полупустая чашка по-прежнему тут, и над ней по-прежнему стоит легкий белый дымок, а самой Веры нет. Сновидиц это не удивило, и они объяснили Анне Вивальде, что Вера вообще-то живет не в Москве, а на Алтае, куда и отбыла через окно и пятую точку небосвода.

5.

Президент Российской Федерации сидел один в длинном, неуютном, тускло освещенном зале своего загородного дома и пил тощий чай с молоком. Было три часа ночи. Он снял пиджак и остался в белой рубашке с узким галстуком. Он только что приехал из Кремля, но не ложился, потому что знал, что не заснет. Он никак не мог унять того возбуждения нервов, которое накопилось за длинный день, прошедший в переговорах, докладах, телефонных звонках, заседаниях, заслушивании мнения военных, ученых и капитанов крупной промышленности. На кухне для него был готов ужин: белая и красная рыба, спагетти с соусом, булочки из правительственной пекарни, вазы с черной и красной икрой, фрукты… Но аппетита не было, есть не хотелось.

Президент отхлебывал слабозаваренный чай и подливал в него молоко из молочника. На душе было смутно. Ирина, дежурная подавальщица, молча вынесла ему чай с молоком и также молча ушла. Она действовала строго по инструкции, запрещавшей ей первой начинать разговор, но иногда ему хотелось, чтобы эта молодая женщина в неброском коричневом платье заговорила с ним, проявила обычный человеческий интерес к его проблемам и теплое женское сочувствие к его трудной работе. Тогда он внутренне одергивал себя: ишь чего захотел! становишься сентиментальным! нельзя позволять себе этого!

Он по-прежнему выходил к людям, уверенно раскачивая плечами на ходу, по-прежнему говорил скупо и сухо, по-прежнему позволял себе иногда иронию, по-прежнему давал ясные и четкие указания по поводу тех или иных мер в новой чрезвычайной ситуации, но внутри него возникла и расширялась пустота. Эта внутренняя пустота была продолжением и отражением той огромной внешней пустоты, которую он так остро чувствовал вокруг себя. Внешне и видимо все было на месте — телефоны спецсвязи на столе, вышколенная охрана, три тысячи порученцев, вертикаль власти, горизонталь пространства, смиренный капитал, дружелюбные граждане, сбегавшиеся смотреть на его прибытие, сытые лживые лица исполнителей его указаний, лояльность которых он покупал, закрывая глаза на их дела и делишки — но на самом деле все тихо обламывалось в самой сути его власти. Он это хорошо понимал.

Сводки и доклады, которые он получал из ведомства Затрапезникова, содержали в основном сообщения об успешных действиях службы, которая десятками предотвращала преступления, теракты, насилия, беспорядки и злостные хулиганства распустившегося в отсутствие смерти населения. Люди выходили из-под контроля не только власти, но и самой жизни. Люди прыгали с крыш, бегали перед машинами на красный свет, танцевали на досках, перекинутых через улицы, били друг другу морды и по всей стране стреляли из травматических пистолетов. По любому поводу — грубый ответ продавщицы, недолив бензина на бензоколонке, национальный вопрос, классовые отношения, ссора жены и мужа, спор начальника и подчиненного — россияне теперь хватались за травматические пистолеты и запросто отправляли друг друга на тот свет. Уверенность в том, что смерти нет, увеличила жажду насилия у беспокойного и всегда всем недовольного населения. Президент распорядился усилить охрану оружейных складов. Он боялся, что его шальной, диковатый, анархический и, к сожалению, до сих пор не впитавший в себя еврокультуру народ разойдется так, что ему покажется мало травматических пистолетов. Дай им волю, и они начнет палить в друг друга из автоматов, пулеметов и пушек.

Конечно, он в кратчайший срок разработал и представил в Госдуму "Закон об использовании недр и природных богатств загробного мира" и "Закон об охране жизни граждан в условиях отсутствия смерти", но эти законы, принятые Думой в четверть часа сразу в трех чтениях, запоздали и уже не могли остановить чего-то страшного и огромного, что надвигалось на него и на его страну то ли из загробного мира, то ли из близкого будущего. А может загробный мир и есть близкое будущее. Это надвижение катастрофы он с такой мучительной тоской чувствовал сейчас, в ночной час, понуро сидя в одиночестве перед чашкой полуостывшего и сильно разбавленного молоком чая. И посоветовать никто ничего не мог. Наука — исключая приятного взлохмаченного косоглазика в Протвино — отказывалась говорить на этот счет что-либо определенное, Академия Наук снабжала его коллективными кляузами академиков, утверждавшими, что Вермонт шарлатан, а вся шумиха вокруг смерти есть лженаука, которую следует запретить. Но как объяснить явление Чебутыкина, они не знали. Что-то назревало и набухало в самой плоти текущего времени, и президент терялся в догадках: чего ожидать? из-за какого угла? какая дубина ударит? и когда именно? Это ожидание неизбежного и обязательно страшного иссушало и ужасно выматывало его душу.