Сергей Пономаренко - Час Самайна

— Я с самого начала заметил, что ты настоящая краля…

Одежда была немного тесновата и вызывающе обтягивала фигуру. Печеный только крякнул, увидев ее.

Женя была недовольна: она выглядела хорошо, даже очень хорошо и никто не дал бы ее возраст, но по-прежнему легко узнаваема, окажись здесь ее фотография или словесное описание. Поэтому она решила избегать центральных улиц, вокзала и других мест, где могла столкнуться с милицией, которую, конечно, уже подключили к розыску. Идти с ворами Женя не хотела, но решила ничего не говорить, а при случае «потеряться».

«Малина» находилась недалеко от вокзала, в Протасовом яру, и представляла собой ничем не приметный деревянный домик, в котором под покровом сумерек собирались воры самой разной специализации и квалификации, играли в карты, пили, а когда находились в розыске, здесь же «ложились на дно», не выходя на улицу неделями. Жене так и не подвернулся подходящий случай расстаться с попутчиками, и она прошла во двор через бесшумно открывшуюся калитку, что говорило о желании хозяев сделать приход гостей как можно менее заметным. Артурчик постучал условленным стуком в дверь, которая открылась мгновенно, и тут же рванулся назад. Женя не успела еще сообразить, что к чему, как двор наполнился людьми, а отчаянно ругающиеся Печеный и Артурчик оказались на земле с заломленными за спину руками.

— Ты кто? Проститутка? Или воровка? Паспорт есть? — спросил ее крепко сбитый мужчина в темном костюме — очевидно, старший здесь, руководивший засадой.

— Я здесь случайно, — жалобно сказала Женя. — Вот мой паспорт. Отпустите, пожалуйста, а то муж узнает…

— Вот сука! Еще замужем, оказывается! — возмутился мордатый молодой парень, только что надевший наручники на Печеного, и несколько раз от злости ударил его ногой.

— Обыскать ее! Кажется, эту физиономию я где-то видел, — сказал старший.

Мордатый с удовольствием исполнил поручение и облапал Женю.

— Вот, — сказал он, передавая старшему пояс с документами и деньгами.

— Непростая девочка! — протянул старший, ознакомившись с его содержимым, — Похоже, это та, на которую пришел розыск из самой Москвы. Давай-ка всех пока в дом, может, еще кто заявится. Скоро за ними автобус приедет.

— Мне надо по нужде, — попросила Женя.

— Сейчас горшок найдем! — зло улыбнулся старший.

— Мне в самом деле очень надо, прошу вас, — еще жалобнее сказала Женя.

— С лярвой медвежья болезнь случилась, — оскалился мордатый.

— Ладно, веди ее за дом, там есть сортир. Если вздумает дурить — стреляй без сожаления, перед Москвой как-нибудь отчитаемся, — сжалился старший.

Артурчика и Печеного повели в дом.

Женя, зайдя за угол, обернулась, посмотрела провожатому в глаза и спросила:

— Вы не думаете, что я очень красивая?

Мордатый на мгновение оторопел. Жене было все равно, что сказать, и не имело значения, что он ответит. Главное, на миг установить контакт, а потом он уже в ее руках…

Перелезая через забор, она улыбнулась: мордатый получил установку подпереть дверь в дом снаружи и никого оттуда не выпускать. Уже добравшись до пересечения с улицей Огородней, услышала выстрел, за ним второй.

«Если даже они перестреляют друг друга, я печалиться не буду», — подумала Женя.

Этот район города она смутно помнила, так как проживала недалеко от него в далеком девятнадцатом — на Батыевой улице. Хотя с тех пор прошло семнадцать лет, улочка совсем не изменилась — такая же унылая и грязная. Женя постучалась в дом, где тогда жила. Открыла незнакомая полная женщина в теплом цветастом платке, делавшем ее и без того широкое, с красными прожилками лицо еще круглее. Женя открыла было рот, чтобы спросить, кто здесь живет, как женщина ойкнула и воскликнула:

— Господи, да это Женька! Совсем такая же, ни капельки не изменилась!

И только сейчас Женя узнала в ней худую вертлявую Нюру, дочку своей бывшей хозяйки.

— Нюра, ты… — растерянно сказала она.

— Время меня не пощадило, — с горечью ответила Нюра. — Работаю на кирпичном заводе, там намахаешься, потом домой, за хозяйством смотреть. А за собой и некогда… Да что же я! Проходи, Женя. Где ты теперь? Небось, в своем любимом Петро… Ленинграде.

— Представляешь, Нюра, ехала в поезде, чемодан украли, а там деньги и документы.

— В милицию заявила?

— Заявила. Сказали, чтобы через три дня пришла. Можно, я у тебя эти дни перебуду, а потом рассчитаюсь?

— Да ты что, Женя! Сколько надо, столько и живи. Теперь я здесь хозяйка, мамка семь лет как умерла. Две дочки у меня да муж пьяница, непутевый. Дочки сейчас в селе, у свекрови. Муж на заработках в Донбассе. Там, говорят, шахтеры хорошую деньгу зашибают, вот он и подался. Не знаю только, привезет денег или что в подоле.

— Ты что, Нюра! Он же не женщина!

— С него станется!

Разговорились.

— Знаешь, шла по улице и никаких изменений не увидела. Все как тогда, в двадцатом.

— Да, здесь время остановилось. А вообще город хорошеет, особенно центр! Знаешь, на Крещатике сняли трамвайные рельсы и пустили электрический троллейбус. Красота! А здесь… — И Нюра вздохнула.

Ночью Жене приснился страшный сон, который утром полностью исчез из памяти, оставив лишь тяжелое чувство.

Положение у нее было катастрофическое: ни документов, ни денег, и НКВД уже известно, что она прячется в Киеве. Что делать, она не представляла. Наверное, уже допросили Артурчика и Печеного и они сообщили, где и как ее встретили. Поэтому железная дорога для нее закрыта — там ее будут ждать. Вечером, когда Нюра пришла с работы, Женя попросила у нее денег в долг. Та внимательно посмотрела на нее и сказала:

— Денег у меня нет, но немного дам. Участкового встретила, когда шла на работу. Интересовался, не брала ли кого на постой. Какую-то опасную преступницу ищут.

— Я не преступница, — сказала Женя.

— Верю, Женя, но все же документы побыстрее выправь. Обнаружит тебя здесь участковый, быть беде. И так хватает на мою бедную головушку.

Денег, которых смогла дать Нюра, было явно недостаточно для того, чтобы продолжать путь. Женя оказалась в безвыходном положении и уже не могла ни на что рассчитывать. Но страшнее всего было то — теперь она осознала это, — что она подвергла близких людей страшной опасности. Из газет она знала, что Глеб Бокий и Александр Барченко еще до окончания следствия объявлены врагами народа и не стоило строить иллюзий относительно их дальнейшей судьбы. Но страшнее всего было то, что клеймо врагов народа ложилось и на членов их семей.

Женя очень жалела, что согласилась на эту опасную миссию, но переступить через себя, пойти в НКВД, предать Барченко и Бокия она не могла и теперь видела единственный выход — добровольно уйти из жизни.