Хольм Ван Зайчик - Дело о полку Игореве

Ноздри шилана хищно расширились.

— Удалось установить, что чему предшествовало — выход прера ад-Дина на карниз или отъезд гостя?

— Нет, — ответил Баг, — не удалось. Никто из свидетелей не мог сказать точно, гулял ли уже боярин по карнизу, когда отъехал от парадного «тахмасиб», или еще нет.

— Личность гостя? — отрывисто бросил Алимагомедов.

— Личность гостя установлена практически достоверно, — отвечал Баг. — Бежевый «тахмасиб» с номерным знаком 3 АлУ 27−85 принадлежит преждерожденному Даниилу Казимировичу Галицкому, сорока семи лет. — Баг чуть выждал, потом добавил: — Мы успели выяснить, что в свое время этот прер был человекоохранителем, блестящим воином. Два десятка лет назад он какое-то время даже возглавлял один из боевых отрядов особого назначения, боровшихся с «дурманными баронами» и их шайками на юго-восточных рубежах Цветущей Средины — знаете, «Золотой треугольник»… Джунгли, тайные базы, единоборства, бесшумные захваты… Специалист. Пять боевых наград, одна — непосредственно от императорского двора. А сейчас прер Галицкий… — Баг опять чуть выждал. — Сейчас прер Галицкий — александрийский соборный боярин.

— Одно к одному… — пробормотал шилан.

— Несколько фотографий прера Галицкого были мною предъявлены, — сказал Баг, — свидетельнице Федосеевой. На всех она опознала человека, посетившего боярина ад-Дина непосредственно перед началом событий.

— Вы попытались связаться или как-то встретиться с прером Галицким, еч Лобо?

— Личность его была окончательно установлена не более получаса назад, — покачал головой Баг. — Сейчас у нас четверть двенадцатого. Ночи. Беспокоить подданного Галицкого в такое время, да еще в отчий день, мы с ечем Оуянцевым сочли несообразным.

Шилан покусал губу.

— А если он все же как-то причастен…

— Тем более, драг прер шилан. Что мы можем ему предъявить сейчас, чтобы разговаривать… столь чрезвычайным образом?

— Хорошо, — Пересветыч после отчетливых внутренних колебаний сдался. — Согласен. Есть какие-то предварительные соображения?

Повисла тяжелая тишина. Потом Баг решительно ответил за всех:

— Никаких.

— Еч Сыма, — сказал шилан. — Что может человека вот так вот… ни с того ни с сего, после вполне мирного разговора с коллегой, а возможно, и приятелем… другом… заставить…

— Ничего, — ответил лекарь. — Собственно, я это уже сказал: насколько мне известно — ничего. Драконова доза какого-то психоисправительного снадобья, может быть. Но ее не было.

Шилан выпрямился, расправил плечи. Густые брови его как сошлись в начале совещания на переносье, так там и оставались.

Вдруг встал с кресла Богдан и неторопливо, мягко подошел к столу. Все опять обернулись к нему.

— Вероятно, следует учесть еще и вот что, — негромко сказал он. — Прер ад-Дин, так же как и загадочно погибший вчера прер Ртищев, оба принадлежали к наиболее активным вождям соборного дана народовольцев и горячо поддерживали идею небезызвестной налоговой челобитной. А прер Галицкий входит в руководство соборного дана кормильцев [31]. Это само по себе ничего не значит, конечно. Я знавал людей, которые придерживались различных политических взглядов и были при том прекрасными друзьями… Но все же. Все же, — он остановился у стола слева от Алимагомедова и обвел взглядом присутствующих. — Народовольцы склонны поддержать налоговую челобитную — в значительной степени стараниями покойного Ртищева и ад-Дина. Кормильцы же горячо ратуют против нее. Последствий утверждения челобитной князем и введения в действие предлагаемых ею изменений, воздействия их на экономику улуса и империи в целом — точно и доказательно просчитать сейчас не может никто. Голосование по челобитной — через три дня, в четверицу. Таковы факты.

Установилось молчание.

Наверное, лишь через полминуты шилан, медленно поднявшись со своего места, спросил:

— Наблюдателей у дома Галицкого выставили?

— Пятерых, — ответил Баг.

— Хорошо, — Алимагомедов ожесточенно потер глаза, — на этом пока все. Мне кажется, есть все основания объединить дела Ртищева и Гийаса ад-Дина в одно, вести их будет прер Лобо. Докладывать ему. Прер минфа Оуянцев осуществляет этический надзор по линии своего ведомства.

Когда совещание закончилось и подавленные, молчаливые человекоохранители потянулись к выходу из кабинета, Алимагомедов аккуратно тронул Богдана за локоть.

— Подождите минутку, Богдан Рухович, — негромко попросил он.

Богдан с готовностью остановился.

— Слушаю вас, Редедя Пересветович.

— Вы действительно полагаете, что политическая борьба в Соборе достигла такой остроты…

— О, нет. Я не имею ни малейших оснований так думать.

Шилан облегченно вздохнул.

— Хвала Аллаху… Я тоже не могу. Это было бы слишком… слишком… Одним словом, слишком.

— Думать так совершенно преждевременно, — уточнил Богдан, — но иметь в виду эти обстоятельства, я думаю, необходимо.

— Это — да… Скажите, как вы сами-то относитесь к челобитной?

Богдан чуть усмехнулся.

— Я считаю ее ошибочной, — сказал он. — Любое предоставление любых законодательно закрепленных привилегий за каким-либо улусом я счел бы вредным. Как бы сторонники этой идеи ее ни защищали, чем бы ни доказывали — развитием здоровой межулусной конкуренции, стремлением привлечь на территорию улуса новые капиталы и новые технологии… все равно. Всякое неравенство есть мина под единство страны. Я никогда не голосовал за кормильцев, но сейчас я целиком на их стороне. А почему вы спросили, еч Алимагомедов?

— Видите ли… — замялся шилан.

Богдан коротко покосился на Бага; тот пристроился в укромном кресле под фикусом и, согнувшись в три погибели, чтоб не бросаться в глаза, приглушенно бубнил в трубку: «Стасенька… Драгоценная Стасенька… Завтра мы не сможем увидеться. Послезавтра? Наверное, нет. Не знаю… В средницу? Не знаю… — тяжело вздохнул. — Не знаю, драгоценная Стася…»

— Если те, — сказал Богдан, — чьи взгляды я разделяю, начнут защищать их преступным образом, я буду пресекать их человеконарушительную деятельность так, как если бы не имел вообще никаких взглядов. Разве вы, Редедя Пересветович, поступили бы иначе?

Алимагомедов лишь снова облегченно вздохнул. Пристально вгляделся в лицо Богдана.

— А ведь у вас есть еще какие-то соображения, — проговорил он. — Признайтесь.

— Признаюсь, — ответил Богдан, — есть. Но они еще очень… смутны и бездоказательны.

— Ни слова? — спросил Алимагомедов.

— Ну почему же… Между нами. Я вот думаю: политическая борьба — дело обычное и повседневное, совершенно естественное для общества. Люди не могут иметь одно на всех мнение о том, что для общества хорошо, а что плохо. Конечно, для дана кормильцев выгодно, что вожди народовольцев выходят из строя. Такое соображение естественным образом приходит в голову. Но при всем том не настолько уж выгодно, чтобы… чтобы идти на преступление, — Богдан повернулся к Багу, который, наговорившись, неслышно подошел к ним. — А посмотрим с другой стороны. Кому выгодно, чтобы челобитная прошла? А? Да в первую голову — самим высокотехнологичным предприятиям улуса, хотя они и вне дискуссии, вне политики… То есть? Ракетно-космическому делу — раз. Но оно почти целиком казенное, так что ракетчикам не очень важны эти налоговые дрязги… Биологическому делу — два. Один только центр имени Крякутного в Подмосковье, бывший институт генетики, чего стоит… И три.