Дорис Лессинг - Маара и Данн

— Одиннадцать золотых монет, — сказала она.

— Сокровище скрывает на себе сокровища, — усмехнулся Даулис.

Лета бросила на него косой взгляд, а Данн сразу взъелся:

— Слышал я, что ты муж Маары.

— Может, даже заметил, что я требую от нее исполнения супружеских обязанностей?

Данн потупился, извинился. Чуть подумал и добавил:

— Надо вырезать из меня золото.

— Нет, нет, Данн, не надо! — Маара развязала один узел и протянула ему монету.

Он побелел:

— Ни в коем случае, Маара. После того… После того, как…

— Да перестань.

Лета вмещалась, разрядив обстановку:

— Дай-ка глянуть, что там из тебя можно вырезать.

— Одна совсем близко, — сказал Данн, задирая рубаху. Заживший шрам сверкал глянцевой белизной, на коже выделялись чуть заметные бугорки. — Вот здесь, потрогай.

— Да, вот эту можно легко извлечь.

Она вынула маленький кожаный мешочек, достала из него крохотный нож в чехле, какие-то сушеные травки. Смочив немного какой-то травы, принялась втирать ее в край шва.

— Это уменьшит боль.

Маара наблюдала, закусив губу.

— Чему только я не научилась в доме мамы Далиды. Ведь у меня и лекари бывали, и охотно учили всему, о чем я их спрашивала. На мне и показывали.

Еще минут через пять Лета натерла лезвие ножа другой травкой и сделала небольшой надрез над шрамом. Монета выскочила в ее ладонь как будто сама собой.

— Совсем не больно, — удивился Данн.

— Потом поболит, — предупредила Лета.

— Надо подождать здесь, пока заживет, — сказала Маара, но Даулис возразил:

— Тут оставаться небезопасно.

Маара вынула из пояса еще одну монету.

— Даулис, сходи подмажь там кого надо. Вряд ли кто предложит им больше этого.

— Пожалуй, — согласился Даулис, взял монеты и вышел.

Вернувшись, он сообщил, что сутки они смогут оставаться здесь спокойно.

Лета замотала волосы платком, затенила лицо, чтобы не слишком бросаться в глаза, и собралась выйти, несмотря на увещевания Даулиса. Данн попросил ее купить для него одежду поприличнее.

Лета вышла, и Маара обратилась к Даулису:

— Может быть, расскажешь нам хоть что-нибудь об этом Центре? Зачем мы там нужны?

— Могу только сказать, что у них есть на вас определенные виды и что с вами связаны определенные планы. Эти сведения от Шабиса, который и сам не намного больше знает.

— Это «не намного» тоже очень интересно.

— Понимаю. Но пока помолчу. Шабис велел помалкивать. Всё сами узнаете. Вам придется сделать выбор.

— Потому что мы махонди?

— А где все те махонди, о которых мы все время слышали?

— Мало нас осталось.

— И это важно? — Маара подумала, что столько на свете людей разных пород, разного обличья, разных типов, что не стоит, пожалуй, выяснять, чем одни лучше других.

— Видишь ли, есть еще люди, которые живут былым величием махонди.

— Которые управляли всем Ифриком?

— Да.

— И… хорошо управляли?

Даулис расхохотался:

— Самим махонди нравилось, как они управляют. С нашей точки зрения, хорошо.

— Значит, есть и такие, которым это управление не нравилось?

— Видишь ли, у людей память короткая. Расцвет империи махонди закончился около трехсот лет назад.

— Да, не так давно. И есть люди, которые мечтают о возрождении былого величия? О возвращении былой славы?

— Кстати, насчет возвращения, пора бы уж Лете вернуться. Куда она запропастилась? Я начинаю беспокоиться.

После этого замечания Даулиса забеспокоились уже втроем. Лета наконец вернулась с покупками. Купила она и два полосатых черно-белых мужских платья «сахар». Проверила шов на животе Данна и сказала, что он почти зажил. О городе отзывалась чуть ли не с ужасом. Повсюду разгуливают эти «молитвенники» с палками, и, если кто-то им не нравится, что-то, как им кажется, нарушает, лупят провинившихся, как мужчин, так и женщин, по плечам, по задницам и даже по головам. Хорошо еще, что она прикрыла прическу!

На вопрос Данна, сколько нужно денег на подкуп пограничной стражи, чтобы выбраться в Тундру, Даулис покачал головой:

— Нет, эту стражу не подкупишь.

— То есть как? — удивился Данн.

— Дело в том, что система правления несколько необычная, молодая, еще не обжилась у власти, потому и коррупция пока не пустила корни.

— Насколько молодая? — поинтересовалась Маара.

— Около сотни лет. То есть уже созрела, так что скоро тоже сгниет. Уже подгнивает.

После ужина они разлеглись по поддонам и переговаривались в темноте, пока не заснули.

Утром им предстояло выбрать средство передвижения: вагон или упряжка мулов. Воспоминания об ужасах качки и тряски заставили их предпочесть упряжку четвероногих, которая оказалась не менее неудобной и трясучей. Возница заставлял мулов идти равномерной рысцой, но дорога была неровной, полной выбоин да колдобин. Их тошнило, рвало, не раз пришлось останавливаться, чтобы отдышаться. Похолодало. Тянувшиеся над ними низкие белесые облака кое-где опускались до самой земли, окутывали все вокруг густой дымкой. Особенно страдала Лета. Маара обругала противный туман, затянувший все вокруг, и Лета призналась, что ее этот туман только радует, ибо скрывает растянувшиеся до горизонта пустоши.

— Слишком тут просторно, — бормотала она, опуская глаза и стараясь не глядеть вокруг.

Трое ее спутников озабоченно переглянулись. Они поняли, что на Лету пагубно подействовал резкий переход от обеспеченного, хоть и унизительного существования в доме Далиды, в тепле, сытости, а главное, в ограниченном пространстве, к необъятным просторам холодного и недружественного реального мира.

Маара обняла ее, принялась успокаивать.

— Маара, я, должно быть, совершила ужасную ошибку.

Коляска так грохотала по разбитому мощению дороги, что Мааре пришлось повторить, чтобы услышали мужчины:

— Лета боится, что ошиблась, поехав с нами.

Даулис тут же наклонился вперед, взял Лету за руку:

— Нет-нет, дорогая, ты не ошиблась, это наша вина, мы не подумали, что ты себя так плохо почувствуешь.

— Забери меня с собой, Даулис, когда придет тебе пора возвращаться. Здесь так ужасно… Холодно, безобразно.

Туман рассеялся, и Маара любовалась пейзажем, находя его вовсе не ужасным, но величественным и даже по-своему красивым, хотя и ее удручала промозглая холодная сырость воздуха. «Неужто и это Ифрик!» — дивилась она.

Даулис все еще держал Лету за руки, когда очередной резкий толчок сбросил ее с сиденья. Даулис ловко подхватил ее, что-то шепнул Данну, и тот мигом перепрыгнул к Мааре, уступив место разбитой и расстроенной Лете. Даулис усадил ее рядом, она прильнула к нему и заплакала. Сильная и уверенная в себе женщина стала вдруг похожей на свою любимицу Кретис.

Этот день оказался самым тяжелым за все время после отъезда из Билмы. Вечером остановились на большом, но бедном, обшарпанном постоялом дворе. Находился он у самой дороги, которая здесь служила главной и единственной улицей деревни, существовавшей исключительно благодаря этому пристанищу проезжающих. Высадив пассажиров, возница сказал, что утром за ними вернется, и потребовал плату за день. Маара уже платила ему и начала спорить.