Дорис Лессинг - Браки между Зонами Три, Четыре и Пять

Оказавшись на середине перевала, при подъеме на плато, путешественницы остановились в большой гостинице и попросили приютить, объяснив, что едут к Эл-Ит. Местные жители столпились, чтобы поглядеть на них, и так стояли и не уходили, пока женщины не вошли в гостиницу, а их коней не отвели в конюшню.

Путницы были уверены, что им оказан особый прием, поскольку упомянули Эл-Ит. Но вскоре поняли, что Эл-Ит тут ни при чем, — ее имя явно не произвело никакого впечатления на хозяев гостиницы, — а хороший прием просто здесь норма, поэтому их и встретили так любезно.

Но в оказанном им приеме они не почувствовали тепла, скорее, к ним отнеслись прохладно, безразлично.

Путешественниц усадили за очень длинный широкий стол в главной комнате, их внимательно обслужили, а местные посетители этого заведения наблюдали за ними со своих мест, хоть и с любопытством, но нельзя сказать, чтобы неучтиво. Женщины из Зоны Четыре говорили и смеялись очень громко, встряхивали головами, отбрасывая волосы назад, и преувеличенно ласково обращались друг к другу, но в душе они стали терять уверенность в себе. Чего, собственно, они ждали? Конечно, радости, будто они вернулись к себе домой из некоего изгнания. Все долгие месяцы, готовясь к этой поездке, именно так они себя и ощущали — изгнанницами, возвращающимися домой. Они быстро нашли утешение: «Ужо погодите, вот встретимся с Эл-Ит — и все пойдет по-другому», — на самом же деле они поняли, какими неотесанными кажутся местным жителям, и их это унижало. Самые лучшие, утонченные, самые смелые представительницы их страны тут выглядели неловкими и неуклюжими. Ну, это мы как-нибудь переживем, решили они, ведь, в конце концов, можно и потерпеть ради благой цели.

Их взволновала обстановка, в которой они оказались, и они сразу же, с первых шагов начали понимать, чего всю жизнь были лишены в своей стране.

Конечно, и у них, там, есть всевозможные гостиницы и постоялые дворы. И некоторые, на первый взгляд, не очень уж отличаются от этой, где они остановились. Но когда путницы слегка успокоились, расслабились, обрели способность видеть и воспринимать, вот тогда и пришло понимание.

У них в любой гостинице тоже есть большая общая комната, с камином, креслами, столиками… вроде бы никакой разницы, но, не войди они в эту комнату, они бы и не заметили отличий, по крайней мере, сразу — да в чем же? В деталях. Тут ко всему был заметен индивидуальный подход. Все было сделано с выдумкой, с любовью.

Например, огромная каминная полка была искусно украшена резьбой, причем с таким юмором, — рассматривать одну только эту полку можно было бы до ночи. Там стояли не только скамьи, но были также кресла, кушетки, бюро, табуреты, а на креслах лежали вышитые подушки, и эти вышивки были просто замечательные, настоящие произведения искусства, как каминная доска, и словно бы сулили вечер, полный увлекательных рассказов и песен. За столом еду им подали на фарфоровых тарелках, о существовании таких они и не подозревали, сроду ничего подобного не видели, тарелки были прекрасны. Конца не было новым впечатлениям — не говоря уж об ужине; каждая из них, будучи опытной хозяйкой, сразу поняла, что этот ужин намного превосходит то, что у них дома подают королю.

Вот куда они попали — в страну, где царит мирный образ жизни. Конечно, у них дома тоже произошли в последнее время большие изменения, удивительные, вдохновляющие, — наконец толком починили крыши, перестроили дома — заменив их каменными или добротными кирпичными, а поля, — и те, где раньше росли тростники и скакали лягушки, и те, которые были усеяны камнями и сорняками, — теперь были вспаханы и засеяны. Вот, говорили они себе, вот что значит, когда в стране мир.

Их поселили в двух-трехместных номерах, но ни одна из них так и не уснула в ту ночь, — они восторженно обследовали лоскутные одеяла и подушки, коврики и даже сами кровати: такую элегантность и прочность они и представить себе не могли. Они бегали из комнаты в комнату по лестничным площадкам, возбужденные, как дети, прибывшие с ними, ахали, старались удержать в памяти все, что видят, пока не пришел хозяин гостиницы с вежливой просьбой не мешать спать другим постояльцам.

Утром, после завтрака, к которому они не привыкли и не подозревали, что такое положено человеку есть по утрам, путешественницы все вместе отправились в конюшню, ожидая новых чудес. И вышли оттуда, в унынии вздыхая и шепча друг другу, что многие жители Зоны Четыре не отказались бы пожить в таких условиях, какие тут предоставлены лошадям.

И, огорченные, поехали они дальше, под нависающими снежными вершинами, которые, казалось, смеются над путницами — по мере их приближения все отдаляются. Они бесшумно проезжали мимо встречных, ожидая приветствий, и постепенно их энтузиазм и возбуждение остыли. Женщины ехали не спеша, потому что хотели увидеть все, что можно, и в полдень остановились в небольшом городке, на границе каменного плоскогорья, где паслись животные. Это были крепкие животные: чувствовалось, что за ними хорошо ухаживают и не изнуряют тяжелой работой.

Они оказались в городе с каменными высокими домами, некоторые — аж в десять-двенадцать этажей. Но дома были не типовые — явно построены по индивидуальному заказу: такие широкие, многоугольные, с далеко протянувшимися крышами, на которых, как снизу было видно, сидели люди — отдыхали, любовались горами и возвышенностями. Стены домов были разрисованы квадратами, овалами, кругами, которые блестели и отражали небо и даже облака и пролетающих птиц — как будто в них собрана вода и каким-то удивительным образом там удерживается… а в прошлую ночь, в другой гостинице, их поразило зеркало, — не сам факт наличия зеркала, уж это-то у них в стране есть, но путешественницы не могли себе представить, что из зеркал можно делать окна, оправы и пропорции которых невероятно гармоничны, что смотреть приятно, или что зеркалами можно декорировать весь город, так что кажется, будто небо составляет часть стен домов или вода разлита по стенам и крышам… Они в изумлении стояли на небольшой озелененной центральной площади и, открыв рот, глазели… чувствуя себя неотесанной деревенщиной. И снова они остановились в гостинице, которая настолько отличалась от вчерашней, что они даже сперва не поняли, что это гостиница. Крытые, расположенные на разных уровнях террасы окружали большой центральный холл, съемная крыша из листового стекла в данный момент была поднята. На террасах за столиками сидели посетители, неторопливо ели и пили, вокруг них играли дети. Заснеженные горы, окружающие плато, отражались в стекле, и создавалось впечатление, будто горы, снега и зимние небеса составляют неотъемлемую часть их жизни. Казалось бы, ничего особенного — просто люди отдыхают, но это зрелище, тем не менее, ошарашило их бедные души. И вроде нет ничего такого особенного: вот мужчина объясняет мальчику, как правильно вести себя за столом; вот женщина улыбается мужчине — мужу? Если это и муж, то явно не такой, какие у них там, в Зоне Четыре! — но в целом путешественницам показалось, что над всем здесь сияет какой-то чистый ясный неяркий свет, и каждая ощутила тоску, которую иногда испытываешь во сне: горькое ощущение своей чужеродности в этой жизни.