Сергей Волков - Анабиоз. Марш мародеров

— Да какой пароль, — раздраженно отмахивается Ник. — Вилен, тот, кто придет от тебя, должен встать во-о-он там, возле того дома на Бутлерова, где на стене ржавые ящики…

— Это кондиционеры были, — приглядевшись, отмечает Юсупов. — Лады, эта… я все понял. Ну, пока, что ли?

— Удачи, Вилен. — Ник пожимает инженеру руку, Эн чмокает его в небритую щеку, Хал салютует сжатым кулаком.

Скрипят пыльные доски, и оранжевый плащ Юсупова исчезает в проеме чердачного лаза.

Никогда не думала, что ждать — это такое мучение, особенно когда ждешь человека, от которого зависит очень многое и жизни людей в том числе.

Этот Вилен смешной, конечно. Нелепый даже. Плащ этот, велосипед с зонтиком, шлепанцы. По крайней мере, он мне нелепым показался вначале. Когда Хал на него наезжать начал, мне даже жалко стало — взрослый мужик, а отпор дать не может. И разговаривает — словно стесняется чего-то все время.

А потом, когда мы тягач начали чинить… ну, не чинить, а пытаться отремонтировать, чтобы он завелся, Вилен оказался самым главным. И мы все его слушались. Я, честно говоря, не верила, что у нас получится. А он знал. И всё по его вышло. Теперь мы — сила. И будем сражаться. Страшно, конечно, но не так, как там, за желтой стеной, где мы тягач и оружие оставили. Там я просто до обморока испугалась — голоса эти, шум. И главное — ведь все эти люди, которых мы слышали, они же, наверное, умерли давно…

Жуть. И объяснения никакого нет. Мы, пока сюда шли через весь город, все пытались понять — что это за стена, почему звуки, почему провода танцуют? Ник сказал, что это все наверняка как-то связано с тем, что со всеми нами случилось. Хал больше молчал, он, когда не понимает, всегда молчит или повторяет «сила дурака в молчании». Ну, хоть на это у него ума хватает.

А Вилен предположил, что мы столкнулись с каким-то неизвестным физическим явлением вроде электростатического поля, только стабильного во времени и пространстве. Они с Ником заспорили, но я ничего не поняла и молчала вместе с Халом.

Спорили, спорили, но так ни до чего и не договорились. Очень надеюсь, что, по крайней мере, поле это безопасно для здоровья. Мне болеть нельзя, потому что я обязательно с мамой должна встретиться. Вернуться домой. Когда наша партизанская война закончится, я поеду в Иркутск. Попрошу Вилена, чтобы он отремонтировал какую-нибудь машину, возьму Камила и поеду. С Камилом мне ничего не страшно. Я всю жизнь мечтала о таком друге — сильном, смелом и надежном.

Вот он лежит сейчас рядом со мной, спит вроде, но ушами все время двигает — слушает, что вокруг происходит. И если человек где-то по улице проходит, сразу вскакивает и всем своим видом показывает — тревога!

Люди здесь ходят часто. Мы второй день ждем Вилена и Бабая. За это время человек двадцать видели. Один раз группа из пяти человек даже завернула в школу. Мы уже приготовились уйти, но они походили по первому этажу — и ушли.

Вообще, тут ночью очень жутко. Все время кажется, что кто-то бродит внизу, по пустым классам, звуки какие-то раздаются оттуда. Но я всегда на Камила смотрю. Если он спокоен, значит, это всего лишь мыши. Или призраки. Призраков я не боюсь.

Я боюсь людей.

Бабай приходит утром на третий день ожидания. Приходит один. Хал, дежуривший у чердачного окна, тихонько свистит, привлекая внимание спящих Ника и Эн. Камил вскакивает, стуча когтями, подбегает к дозорному и высовывает лохматую морду в окно. Неизвестно, что он там видит, но неожиданно начинает махать хвостом и вываливает язык, словно бы улыбаясь.

— Он его признал! — радостно говорит заспанная Эн.

Ник хмыкает, снимает автомат с предохранителя и идет вниз. Вскоре он возвращается с Бабаем. Глава общины выглядит сильно похудевшим. Синяки на лице почти прошли, но двух передних зубов как ни бывало.

— Живые, значит, — говорит он вместо приветствия. — Едрит-архимандрит. Очкарик ваш тоже живой. Измудохали его сильно.

— Нафига, блин? — удивляется Хал. — Чё с него взять, с дохода?

— Проверка, — криво усмехается щербатым ртом Бабай. — У нас теперь так — всех новичков проверяют: кто, откуда, зачем пришел? Ну, и все такое прочее…

— Аслан приказал?

— А кто же еще. Он же теперь — власть. — Бабай наклоняет голову и тихо добавляет: — Сволочь, сука.

— В чем заключается проверка? — озабоченно спрашивает Ник.

— А у них все просто, парень — трое держат, один бьет ментовской дубинкой и вопросы задает.

— И? — напрягается Ник.

Не то чтобы он не верит в Юсупова, но уж больно жуткая картинка рисуется в мозгу.

— Нормально всё. Не сказал он про вас. Всё кричал про сторожа убитого и бандитов с двадцать пятого километра. «Вы же полиция, вы должны задержать преступников!» Кремлевские ржали потом долго.

— Понятно. А сейчас он где?

— Отлеживается. Бабы ему ребра тряпками перетянули, листами подорожника облепили. С завтрашнего дня на работу должен выйти. Пока его в землекопскую бригаду отрядили.

Бабай умолкает, оглядывает чердак, рюкзаки, спальники, задерживается взглядом на автоматах, встречается глазами с внимательно следящим за ним Камилом и переводит разговор на другое:

— Я смотрю, прибарахлились вы… Танковое училище?

— Угу, — кивает Ник.

— И сожгли потом.

— Чтобы врагу не досталось.

Бабай вытаскивает грязную тряпицу, заменяющую ему носовой платок, вытирает пот, выступивший на лысине.

— А Аслан со своими бошки ломают — кто пятерых его людей завалил и пожар устроил.

— Четверых, — поправляет Хал. — Мы, блин, четверых мочканули.

— А-а, значит, пятого не вы… — Бабай делает движение глазами — словно что-то отмечает для себя в памяти. — Ну, я так и подумал. Четверо-то пропали, с концами. А одного возле бывшего ресторана «Акчарлака» нашли. Четыре дырки в спине.

— Из чего стреляли? — заинтересовано спрашивает Ник.

— А в него не стреляли. Проткнули почти насквозь и ствол забрали.

— Это же Фи… — начинает Эн, но Ник резко обрывает ее:

— Погоди! Значит, они не знают, что…

— Что «что»? — прищуривается Бабай.

— Что у нас есть танк, двести стволов, патроны и гранаты! — режет правду-матку Хал.

— Едрит-маргарит, вот, значит, как… Ну-ну… — кивает Бабай. — А делать что собираетесь?

— Есть хотите? — отвечает вопросом на вопрос Ник и пододвигает к Бабаю вскрытую банку тушенки, в которую воткнут штык-нож.

— Рахмет [30] Спасибо ( татарск. ) (Прим. автора). .

Пока он ест, аккуратно, не роняя ни кусочка мяса, ни капли жира, на чердаке царит тишина, нарушаемая лишь постукиванием ножа о банку. Когда с тушенкой покончено, Камил подходит к Бабаю и, наклонив голову, внимательно смотрит на опустошенную банку.

— На. — Бабай ставит ее перед псом.