Геннадий Семенихин - Лунный вариант

— Идет, — охотно откликнулся Каменев.

Иртыш обволакивал тело приятной прохладой. Рогову, плывшему к середине, думалось, что река пытается что-то рассказать ему и не может. «Какая изумительная песня про Иртыш сложена! — подумал Леня. — И слова в ней чудесные. «Тяжелый панцирь, дар царя, стал гибели его виною». А вот у меня и тяжелого панциря нет, а все равно…» — тоскливо оборвал он.

На середине реки течение было сильнее. Оно подхватило Леню и понесло вниз. Рогов считался неплохим пловцом, и заверти Иртыша его не страшили. Лег на сипну и, закрыв глаза, покорно отдался на милость реки. «Пускай несет куда хочет». Им внезапно овладело странное безразличие. Было тихо и покойно, он лишь чуть поддерживал себя на поверхности Иртыша легкими движениями рук и ног. Подумал о романе Джека Лондона «Мартин Иден», который они одинаково любили с Женей Светловой. Да, тогда она заехала за ним, чтобы вместе отправиться в Третьяковку, и задержалась. Он прочел ей вслух последнюю главу из «Мартина Идена». Грустную главу. У нее испортилось настроение. Интересно, так или не так плыл Мартин последний раз в своей жизни, когда, с трудом выбрался через иллюминатор из комфортабельной каюты и, оставшись один в океане, проводил глазами яркие огни уплывающего вдаль лайнера?.. Может, так же поступить сейчас и ему. Плыть по течению, не открывая глаз, до той поры, пока бурливый Иртыш не швырнет на острую прибрежную скалу или под плицы встречного парохода. Удар но черепу — и потемки. Не надо будет относить подарок на Женину свадьбу или присылать поздравительную телеграмму, в которой каждое слово, как рана… «Дурак! — беззлобно усмехнулся он над собой. — Совсем как провинциальный трагик». Да разве имеет он право забывать, что еще есть на свете стрекотание редакционных пишущих машинок, мокрые газетные полосы, милое сердцу журналистское бродяжничество, столбцы корпуса или петита, которые по утрам вся страна читает за его подписью? Есть рассветы и закаты, радость жизни…

Лене показалось, будто Иртыш забурлил сердитей, словно о чем-то сурово его предупреждал или за что-то бранил. «Ерунда! — отмахнулся Рогов. — Досчитаю до тринадцати и тогда открою глаза». Сквозь шум воды ему почудилось, что с берега кричат. Он досчитал лишь до одиннадцати и медленно поднял голову над водой.

— Дяденька, берегись, тебя несет к водопаду!

Рогов перевернулся со спины на живот. Грозный гул донесся со стороны крутого поворота, где беспокойный Иртыш уходил резко вправо от Степновска. По берегу бежали два человечка и отчаянно орали:

— Дяденька, подныривай! Здесь отмель близко, а то унесет!

Рогов напряженно вслушался в гул. Нет, еще есть время. Он просто так не сдастся! Он еще поборется!..

Леня понял, какой совет давали мальчишки. Под водой с открытыми глазами легче обнаружить мель. Он мгновенно погрузился в воду. Течение мяло его и кружило, но сквозь мутную завесь воды он увидел желтый, окаймленный водорослями, затопленный островок и с силой рванулся туда. Руки ухватили острый камень. Леню оторвало от этого подводного царства, но он снова ухватился. Выбравшись на отмель, встал над бурлящей водой и услышал восторженный оклик ребят:

— Молодец, дяденька! Дальше тут мелко!

— Двигай на берег!

Он вылез на берег, устало и тяжело дыша, и с мрачной определенностью подумал: «Ну и пошутил же ты над собой, толстый и веселый журналист Рогов!»

— Мальчишки! — позвал он своих спасителей. — Сколько же отсюда до военного пляжа?

Один, побойчей, ответил:

— Да километра полтора, не больше. Тебя за поворот занесло. Хочешь, доведем?..

По колкому, усеянному острыми ребристыми камнями берегу Рогов доковылял до того места, где разделся. Достав из кармана мокрыми руками часы, не на шутку испугался:

— Батюшки светы! Через пятнадцать минут ко мне ребята придут, а я как голый король!..

И все же он успел. Когда Каменев и Женя постучались в номер, Леня открыл дверь и, фыркая губами, исполнил туш. Объемистый, рябой от наклеек чемодан стоял у дверей, словно первым готовился покинуть жилище. На столе, застланном простенькой скатертью, важно красовалась пузатая бутылка «Мартеля», блюдо с огурцами, яблоками и помидорами, горка аккуратно нарезанного черного хлеба и две бутылки боржоми.

— Вот это натюрморт! — потирая руки, воскликнул Каменев. — Просто королевская закуска.

— А что? — самодовольно подбоченился Рогов. — Есть еще заветная банка крабов. Для себя, как говорится, берег. Но я ее тоже выложу на алтарь отечества.

Он и крабы открыл.

Трое сели за стол. Были сейчас эти трое очень разными по настроению людьми. Леня держался неестественно весело. Если надо было что-то подать или прикрыть скрипучую, то и дело распахивавшуюся от сквозняка дверь, он шумно вскакивал, задевал на своем пути стулья. Женя была откровенно печальной, и когда даже пыталась улыбаться, то натянутая эта улыбка не украшала ее озабоченного лица. Светлый хохолок выгорающих на солнце волос не вздрагивал на ее голове. Еще никогда она так не обнаруживала перед другими своего неумения прятать чувства. Георгий держался с каменным спокойствием, давая понять, что для него эта встреча хоть и тяжела и сложна, но вовсе не тягостна.

— Ну что ж, друзья степновцы, замешанные на палящем солнце и бешеном ветре. Не пора ли нам по маленькой? — декламировал с наигранным пафосом Леня. — Припомним всю народную мудрость. «Чару пити — здраву быти», «По маленькой, по маленькой, чем поят лошадей». Или: «Нальем, нальем, товарищ, бог знает, что с нами случится впереди». Хотя это ни к чему. Типичнейший пессимизм и водколейство. Это из тех абзацев, что сокращаются даже тогда, когда на газетную полосу ставить нечего. Кто еще продолжит начатый мною перечень?

— «Последний в дорогу бездельник, кто с нами не пьет», — подсказал Георгий.

— Верно, Жора! — подхватил Рогов. — И как это я забыл! С этого начинать следовало бы.

— Или вот, перевод с грузинского: «Выпьем, выпьем, пока тут, на том свете не дадут. Если же и там дадут, выпьем там и выпьем тут».

— Это слишком грустно, — заметила тихо Женя. — А ну его к черту, тот свет!

— Согласен, — громогласно подхватил Рогов, — не надо трогать подобных тем. Самое лучшее: «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил». Подлинный жизнеутверждающий оптимизм. Ну да ладно, ближе к делу.

Леня отвинтил на коньячной бутылке нарядную пробку, налил полстакана Каменеву, полстакана себе и занес горлышко над Жениным стаканом.

— А я коньяк ни разу в жизни не пила, — нерешительно заявила Светлова.

Рогов коварно прищурился. Все в нем было сейчас наигранным, даже мимика на лице. «Так, наверное, комик выходит на сцену, похоронивший перед этим родного сына», — почему-то подумала Женя.