Джаспер Ффорде - Полный вперед назад, или Оттенки серого

Если и стоило вообще паниковать, то момент был самый подходящий. Клубящаяся тьма обрела очертания и ринулась на меня. Страх холодной рукой сжал мое сердце, в затылке закололо. Я укусил себя за руку, чтобы не закричать, потом сел на дорогу, вглядываясь в чернильный мрак и глубоко дыша. Ночь, казалось, подступает все ближе и начинает душить меня. Вот сейчас она сомкнется надо мной, как вода в пруду, и я безболезненно потеряю сознание, а потом умру.

Но этого не случилось. Я поборол страх, выяснил, что упал я на самую обычную тачку, и позволил утянуть себя обратно в город, причем не кому иному, как лично главному префекту. Радостное чувство — наконец я в безопасности! — быстро прошло, ибо мне разъяснили всю преступную безответственность моих деяний. Де Мальва в резких выражениях поведал мне, что я поставил под угрозу все вложения в мою персону, сделанные Коллективом на протяжении двадцати лет.

— Если вы хотите и дальше предаваться идиотским выходкам, — отрезал он, — дождитесь пенсии, когда вы исполните свой гражданский долг.

Иными словами, мне сделали серьезнейший выговор — но без штрафа, поскольку я не нарушил правил. Некоторым утешением для меня послужило то, что префекты решили заняться поисками Трэвиса, «оступившийся желтый он или нет, неважно». Господину Фанданго велели обеспечить магниевые факелы. Госпожа Гуммигут, разъяренная и моим непослушанием, и тем, что из-за меня ей все же пришлось поступать как надо, настаивала, что искать Трэвиса должны они с Кортлендом. Ей объяснили, что тем самым желтый префект и ее преемник подвергнутся бессмысленному риску. Тогда Гуммигут рассмеялась и пообещала, что они ни в коем случае не зайдут за границы города.

Факелы вскоре были доставлены, и Салли с Кортлендом устремились в ночь. Мы наблюдали за тем, как оба они исчезают во мраке под зонтиком из мигающего света.

— Средства, выделенные на три месяца освещения, израсходованы в один вечер, — проворчал Фанданго.

Маленькая толпа понемногу рассосалась.

Отец грустно покачал головой, велев мне идти в мою комнату и «подумать о своем положении». На его языке это означало, что он сильно расстроен, но к утру все забудется.

Я поднялся наверх и, скрестив ноги, сел на кровати. Мышцы мои все еще подергивались после пережитого ужаса, но я не чувствовал себя даже наполовину так плохо, как, по идее, должен был бы. Наверху слышались шаги апокрифика и еще чьи-то, более легкие и медленные. Несмотря на Трэвиса, у меня еще оставались важные дела. Прогнав недавнее приключение на задворки сознания, я достал блокнот, повернул зеркало на шарнирной стойке так, чтобы получить побольше света — он шел с лестницы в мою комнату через открытую дверь, — и, задумавшись на секунду-другую, стал сочинять телеграмму для Констанс.

КОНСТАНС МАРЕНА СВЗ 63Х ТЧК НЕФРИТ 33С ТЧК ОТ Э БУРОГО РГ6 7ГД ТЧК ВОСТОЧНЫЙ КАРМИН ЗКС ТЧК НАЧАЛО СООБЩЕНИЯ ТЧК ПОЕЗДКА БЕЗ ПРОИСШЕСТВИЙ ТЧК ДОЕХАЛИ БЛАГОПОЛУЧНО ТЧК ВИДЕЛ КРОЛИКА В ГРАНАТЕ ОЧ ИНТЕРЕСНО ТЧК ВОСТОЧНЫЙ КАРМИН ПРЕКРАСЕН ТЧК ВДВОЕ БОЛЬШЕ НЕФРИТА ЕСТЬ РЕКА ЛИНОЛЕУМНАЯ ФАБРИКА ТЧК ПИРОЖНЫЕ ОЧЕНЬ ДОРОГИ СЛЕГКА СИНТЕТИЧЕСКИЙ ВКУС ТЧК НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ ТВОЕЙ МАМЕ ТЧК ИЗЫСКАНИЯ В ОБЛАСТИ ОЧЕРЕДЕЙ ПРОДВИГАЮТСЯ УСПЕШНО ТЧК ТВОЙ ЭДВАРД ЦЦЦ НАЧАЛО СТИХОТВОРЕНИЯ О ЕСЛИ БЫ Я МОГ ДОЙТИ ДО ЭТИХ ГРОЗНЫХ РУБЕЖЕЙ С ТОБОЮ ВМЕСТЕ ТЧК СОЖМИ МЕНЯ В ОБЪЯТИЯХ ДУШИ НО ТОЛЬКО НЕ ДО СМЕРТИ ТЧК НИ ЛЕБЕДЬ НИ БАНДИТ НИКТО МНЕ ПУТЬ НЕ ПРЕГРАДИТ ТЧК С ТОБОЙ МЫ ЦВЕТА ОДНОГО ЗПТ О СВЕТ МОЕЙ СУДЬБЫ ТЧК КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ

По стратегическим соображениям я решил не сообщать Констанс о своем преждевременном прохождении теста. Лучше было ошарашить ее сразу по возвращении: пусть решает что-нибудь прямо под задранным в гордыне носом Роджера Каштана. Я в четвертый раз перечитывал свое послание, думая о том, перевесит ли сам факт его получения прискорбное несовершенство стихов, когда услышал, что вернулись Гуммигуты. Я пошел в комнату для гостей и выглянул на площадь. Небольшая группа людей встречала Гуммигутов с чашками горячего какао и одеялами. Трэвиса с ними не было: отныне он официально считался пропавшим в ночи.

Спустя двадцать минут раздался первый удар колокола. Ровно через десять минут после этого свет внезапно погас, и весь мир погрузился в чернильную темноту неизвестных очертаний и глубины. Сквозь море темноты я слышал звуки города, укладывающегося спать: вопль человека, который ударился о ножку кровати, собачий лай, стоны ребенка, которому не удавалось победить ночной страх.

Через несколько секунд после выключения света послышался вечерний радиаторный разговор. Звуки были тихими, словно шли с другого конца города. Я напрягся, чтобы разобрать металлический стук по батарее отопления — точки-тире азбуки Морзе. Ничего особенного, обычная подростковая болтовня — кто кому нравится и так далее. Поскольку система отопления была централизованной и, следовательно, открытой, они использовали позывные, и я не знал, о ком говорят, и даже если бы знал, не понял бы, кто именно говорит. Вскоре началась другая беседа: на этот раз стучали чем-то деревянным, чтобы два речевых потока не перепутались. Азбуку выстукивали быстрее, и следить за разговором было труднее. Оказалось, что это восьмая глава какой-то книги под названием «Приключения Ренфру, конного полицейского» — возможно, запрещенного старого романа. Томмо предупреждал, что госпожа Ляпис-Лазурь будет передавать что-то во время вечернего общения. Вероятно, это она и была. Прослушивание требовало очень хороших навыков — выстукивание шло в феноменально быстром темпе.

Я послушал немного, но затем начался третий разговор — помедленнее и пообстоятельней. Стучали — опять же отличия ради — свинцовым бруском. Сообщение было адресовано мне. Я нашел какую-то металлическую штуковину, обернул ее трусами и настукал ответ: «Принято». После этого некто «Фифи23» поинтересовался новостями извне. Взяв себе позывной «Ник», я постарался изложить максимально подробно все известия из Зеленых секторов. Когда я слегка уклонился в личную область, дежурный радиаторный модератор стал забивать мое сообщение быстрыми беспорядочными ударами, и все каналы у меня пропали. Скоро удары прекратились, я продолжил транслировать новости, пока через полчаса не ощутил боль в запястье. Получив изъявления благодарности от «Фифи23» и еще кое от кого, я немного послушал передачу госпожи Ляпис-Лазурь, довольно занятную, хотя и малоосмысленную: многие слова и выражения были устаревшими. Например, я не сразу сообразил, что конный полицейский — это кто-то вроде красного стража закона, только на коне.

Слушая, я глядел в окно, различая только еле видный диск полной луны, поднимающейся за деревьями на отдаленном холме. Наконец меня пробрал холод, и я натянул одеяло на голову.