Макс Сысоев - Странники

Мы живём среди антикварных автографов.

Я закрываю глаза, и город задёргивается спокойным серым туманом, в котором роятся цветные шарики: бледно-красные, бледно-зелёные, бледно-синие. Шарики стремятся сверху вниз по спиралевидным, параболическим, синусоидальным траекториям. Они летят мне в лицо и тают. А туман всё недвижен, недвижен... Где-то в его глубине живут волшебные эльфы. Но где? Я не пойму этого, пока не...

Меня окликают со спины, и вот я вижу двоих (не эльфов, но подобных эльфам) прекрасных юных дев. Одну из них, крашеную блондинку, я немного знаю: это Ксюша. Ксюша хорошая, у неё волнующий образ. Купите в магазине географический атлас, вырвите из него политическую карту мира и подожгите. Внимательно смотрите, как сгорают меридианы, границы и государства. Красиво? В этом есть что-то от красоты Ксюши. За её безалаберным поведением мне чудится какая-то трагедия. А вот её подруга. Незнакомка. Не самая таинственная, но с длинными русыми локонами, почти как у феи. Про обеих этих девушек немцы сказали бы так: «die vergebliche Schönheit», что переводится «бесполезная красота». Ксюша и её подруга красивы, их внешность вызывает в человеческой душе странную тоску по иному, не такому как наш миру, где сгорели границы и живут феи, — по миру, о котором мечтали гейдельбергские романтики. Главный Теоретик создал этих девушек здоровыми и сильными, он вложил в них какие-то таланты, наградил интеллектуальными ресурсами, но в мире потребления всё это не представляло ровно никакой ценности. Бесполезная красота. Или даже вредная — учитывая теперешнее падение нравов.

— Где беспредел? — вопрошает по обыкновению Ксюша. От неё пахнет этилосодержащей жидкостью марки «Morello», которую в нашем кругу за оказываемый эффект окрестили «Amorello». И ещё пахнет хорошими духами.

— А, вот ты где... — машинально произношу я. С вопроса о беспределе начинается каждая наша встреча. Когда же встреча заканчивается, спрашивать уже бессмысленно.

— Опять в магазин бежишь?.. — Ксюша задумывается. — Чтобы купить мне «Мюскаде Севр э Мэн Сюр Ли Кло де ля Феври»?

— Или, может, «Шато Ле Праде Сен-Круа а-дю-Мон»? — не даёт опомниться Ксюша.

— Ха! — тараторит Ксюша. — Значит, мы опять купим самого дрянного пива, и я скажу своей печени «auf Wiedersehen»?

— А ты знаешь, что у Игоря есть огромный кусок гашиша? — оповещает она. — Ты такого точно никогда не видел.

Мы сворачиваем в прекрасный сияющий магазин-гастроном. С автоматическими дверями и укрощёнными продавщицами, с блестящими полами и с витринами, забитыми так, что гость из тоталитарного прошлого при виде них подумал бы о наступлении коммунизма, с обогревателями и кондиционерами, он привносит в наш совковый спальный район крупицу американской красоты и всеподавляющей мощи глобализма. Лишь в желаниях покупателей прослеживается милое сердцу упадническое единообразие.

— Мне, пожалуйста, две бутылки водки «Столичная», пакет кальмаров, и минеральную воду, — слышу я из начала недлинной очереди.

— Пиво «Сибирская корона светлая» и два «Жигулёвских».

— Пять коктейлей «Ягуар», печенье и сухарики.

— Пиво «Очаковское», два с половиной литра и пачку «Парламента» «крепкого».

— Будьте добры вишнёвую настойку за девяносто пять рублей.

— Коктейль «Виноградный день», батон и майонез.

— Дайте водку «Немирофф», ноль семь литра и пакет сока, апельсинового.

— Пиво «Великопоповицкий Козел» три бутылки.

Согласитесь, любезный зритель, что из всех богов Дионис самый гуманный. Он, в отличие от дорогих путан, вроде Афродиты и Аполлона, облагодетельствует всех и всегда.

— Нам «Амореллу» и банку «Золотой бочки» «классической», пожалуйста.

Подруга Ксюши подаёт голос спустя минут пять после того, как мы покинули магазин. Она обнаруживает, что нет сигарет.

— Кто хотел бросить курить? — напоминает Ксюша.

— Да, верно... — вспоминает та.

— Ты хочешь бросить курить? — встреваю я знакомства ради. — Зачем?

— Как «зачем»? — удивляется моя премилая визави, и я ставлю себе плюсик. — Ведь это вредно.

— Отчего же? Кто-то курит — и доживает до девяноста лет. А кто-то в сорок умирает здоровым.

— Ты не веришь, что это вредно?

— Да нет, верю, конечно. Наверное, вредно, раз все так говорят. Но пользы от курения больше, чем вреда.

— Лишние деньги тратишь... — встревает Ксюша.

— Заткнись, не мешай моему красноречию, — я тыкаю её пальцем под рёбра и продолжаю:

— Так вот, прекрасная леди... Во всём виновата психология. Ведь её, психологию, никто не отменял.

И я рассказываю заранее подготовленную и многократно испытанную речь. Во-первых, говорю я, курящий человек выглядит серьёзнее некурящего. Когда он затягивается, лицо его приобретает глубокомысленное и отчуждённо-независимое выражение, как у киллера. Это нравится людям. Во-вторых, прекрасная леди, курящий человек спокойнее некурящего, потому что держит что-то в руках. Когда он нервничает, он может вертеть в руках сигарету, и со стороны это будет выглядеть не так жалко, как если бы он вертел карандаш или, там, теребил нос. В-третьих, заметьте, курящий человек выглядит убедительнее некурящего. Опровергая во время спора утверждение противника, курящий человек, выдохнув дым или стряхнув с конца сигареты пепел, подкрепляет слово делом. И ему верят. Так что, утверждаю я, курить скорее полезно, чем вредно.

Подруга Ксюши призадумывается, потом смеётся.

— А ты куришь? — спрашивает.

— Я? — нет.

— Но это полезно?

— Человек противоречив, — я делаю жест, как будто подношу ко рту сигарету и, сделав затяжку, выпускаю вперёд себя струю табачного дыма, роль которого на морозе сыграл пар. — Это факт.

— А всё-таки, почему?

— Причины бывают разные. Мне, например, всегда лень вставать с дивана. Иногда мне даже лень перевернуться на другой бок — не то что в ночь, в метель, по морозу бежать со всех ног в магазин за сигаретами. Что уж говорить, многих полезных вещей не делаю я из-за проклятой лени.

— А ты пьёшь? — подумав, опять спрашивает подруга Ксюши.

— Ну, пью, — неохотно признаю я.

— И это полезно?

— Нет. Это оч-чень вредно.

Дионис умел развлекать, и все мы очутились в его власти. Таких историй, как моя, миллионы.

Мы отправились к Игорю, счастливому обладателю наркотиков, а тот, надо сказать, в последнее время сильно изменился. Остепенился как будто бы. Вот и теперь, когда мы позвонили в его квартиру, он, вместо того чтобы кинуться к нам с распростёртыми объятиями, пробормотал: «Пойду причешусь, подождите», — и захлопнул дверь перед нашими носами. А причёсывался он чертовски долго, не то что в старые-добрые времена, и мы, ожидая его, устроились на сумрачной лестничной площадке с выбитыми лампочками. Произнеся первый тост, выпили.