Макс Сысоев - Странники

Время сильно ускорилось.

Там. В двух шагах от железнодорожной станции.

А тут, на Зоне, ничего не слышно. Чёрные квадратные оконные проёмы без стёкол не шевелятся, пустая крыша на десятиэтажной высоте замерзает, и город потерялся в занимающейся вьюге. Мгновение остановилось...

Но бывает ли так?

Где-то вдалеке звенело фортепиано — словно началась капель и весна, невозможная весна в конце декабря.

Остановившееся мгновение сделало нас своими пленниками. Заставило забыть о двадцать первом веке. Как во сне, мы побрели по снегу навстречу аккордам.

Спустились на два этажа ниже.

Увидели в одном из пустых технических помещений старое, обшарпанное фортепиано: невозможное фортепиано, стоявшее на голом бетоне, среди снега и мусора.

На нём играл ангел. Крашенный под блондинку купидончик с двумя устало обвисшими белыми крыльями, позолоченным колчаном со стрелами и пластмассовым луком.

Игорь слушал. Луна светила. На потрескавшейся полуоблезшей полировке фортепиано дрожали отражения наших теней.

«Хороший довод в пользу трезвого образа жизни», — решил я.

Ангелом оказалась Ксюша.

Дело было вот в чём. В 2005-ом году в моду стали входить фотосессии, устраиваемые среди индустриальных развалин, гнутой арматуры, свалок и прочих постапокалиптически выглядящих объектов. Фотографии размещались в Интернете и подвергались суду общественности. Игорь, по случаю новой работы купивший полупрофессиональный фотоаппарат с зеркальным объективом, решил устроить такую фотосессию на Зоне и договорился с девушками.

Пока он мне это объяснял, Женя тоже сняла с себя верхнюю одежду и оказалась в футуристичном облегающем серебряном комбинезоне. Мы допили водку, пофотографировались на фоне фабрики, и я уж было подумал, что кому-нибудь будет пора домой, как Ксюша, достав из сумочки небольшую картонную коробочку, объявила:

— А теперь самое интересное.

«Интересное» представляло собой обычные на вид сахарные кубики. На такие принято капать дозу одного крайне популярного среди буржуазии и творческой интеллигенции препарата; правда, стоит подобное удовольствие немало. Но тогда я не задумывался о ценах на наркотики. Я только-только стал ощущать чад кутежа, контакт с энергией веселья, ради которой-то общество Потребления и венчало историю человечества. Напился, накурился, набегался, и стало прехорошо. В мозгу зрели далеко идущие планы относительно Женечки, останавливающихся мгновений и высокой поэзии. Счастья было мало. Я хотел чего-то ещё, чего-то б о льшего. Поскольку, едва организм начнёт трезветь, станет препогано.

— Замечательная вещь, — Ксюша убрала коробку с кубиками в сумочку. — Это «truth-elixir», «эликсир правды», проще говоря. Гарантирует качественные галлюцинации, но из-за побочного эффекта никто его не покупает.

— Если им закинуться, можно разболтать всю правду, какую только знаешь, — пояснила Женя. — Хорошая штука для Службы Безопасности. И для тех, кто играет в «бутылочку». Мы с Ксюшей иногда так и делаем: сожрём «truth-elixir» и играем.

— Ага. От друзей секретов нету. Сыграем? — добавила Ксюша, хитро блестя глазами и зыркая из стороны в сторону. — Или предварительно подожжём этот застойный плебейский городишко под названием Москва и будем играть на лире, как император Нерон?

— Сыграем, — согласился Игорь.

Бутылочка — игра простая, но совершенно непотребная. Участники садятся в круг, берут пустую бутылку, кладут её в центр круга и раскручивают. Когда вращение бутылки закончится, её горлышко обязательно на кого-то будет направлено. Избранный таким образом человек должен отвечать правду, правду и ничего кроме правды на любой вопрос, какой ни зададут ему остальные участники. Количество вопросов оговаривается заранее.

Значит так. Мы употребили интересности и сели в круг.

Раскрутили бутылочку.

Бутылочка крутилась-крутилась, крутилась-крутилась, да и указала на меня.

Я готов поклясться, что она указала на Игоря, а потом, уже окончательно остановившись, вдруг сама собою повернулась ещё на тридцать градусов и наставила горлышко на меня.

— Мухлёж! — возмутился Ваш покорный слуга при виде подобного бесчинства. — Так не честно! Где здесь правда?!

— Да всё честно, — Игорь пихнул меня. — Говори давай правду.

— Не скажу я вам ничего! Ну-ка, сейчас сам раскручу её по-нормальному...

Я потянулся к бутылке, чтобы провести повторные выборы, но та… стыдно сказать… та выпустила ножки, превратилась в гигантского зелёного таракана и побежала прочь от нашего круга искателей правды.

— Стой, сволочь!

Мы вчетвером, чуть не опрокинув фортепиано, стремглав припустили за ней.

Бутылка-таракан скакала по бесплодным равнинам пространства-времени к далёкому конопляному листу, вздымавшемуся над жирной линией горизонта. Мы не отставали: просачивались вслед за ней сквозь дырки в заборах, перепрыгивали через канавы и рвы с битым стеклом, собирали на обуви килограммы грязи, путались в торчащих из мусорных куч проводах, терялись среди тумана и раздирали одежду о голые ветви извивающихся деревьев.

Добежали до высокой полуразрушенной лестницы, пролезли под ней через канализационную трубу, выбрались окончательно из тумана и упали под сенью высокого и толстого гриба-мухомора.

Оказалось, что бегали мы не по бетону, а по холму, состоявшему из свежего и ароматного сыра «Эдам» с крупными дырочками.

С нашего сырного холма, увенчанного грибом-мухомором, открывался вид на мерно покачивающуюся голубую берёзу, кривую, как лента Мёбиуса. В её ветвях прятался хитрый колобок и кисточкой красил беглую пивную бутылку в салатовый цвет. Вокруг пульсирующей апельсиновой луны летали непонятные четверокрылые птицы. Перламутровая трёхглазая ящерица чесала мне спину когтистой лапой, а из-под сырной земли доносились отголоски дивной музыки. Искажённый голос с тоской пел о ком-то, сгинувшем в ночи. Цепочка следов обречённо тянулась мимо гриба-мухомора из-за канав и оврагов к другому горизонту.

Кульминацией этого кошмароподобного фарса стал мой разговор с Женей и Ксюшей. На него же пришёлся и апогей опьянения.

Память моя, к вящей радости совести, сдалась перед обилием психоделических образов и отключилась, лишь изредка подавая признаки жизни. Несмотря на это, я рискну предпринять попытку реконструировать сей эпизод.

Я сказал «память отключилась». Оно и верно, да вот только тот день и час, тот миг, когда на заброшенной фабрике реалистические события ненадолго уступили место фантастическим, настолько сильно повлияли на мою личность и судьбу, что можно и ничего не помня, по одним только глухим, тёмным ассоциациям, всплывающим в мозгу при имени «Ксюша», воссоздать картину минувшего. По ассоциациям — и по моим оформившимся впоследствии взглядам на всевозможные проблемы бытия.