Алена Дашук - Картофельная яблоня (сборник)

Моя слезинка упала на переносицу того, что недавно было моей подругой, покатилась в глазной провал и сползла с её ресниц. Точно её собственная. Прости…

Я вернулась домой, когда уже смеркалось. Автоматически свернула забытую Павлом на спинке стула рубашку и положила в комод. Потом вытащила и выбросила в мусорное ведро. Заварила чай. Включила телевизор. «Comedy Club» – пошлость, вульгарщина, мишура и великомосковский снобизм. Переключила. Сильвестр Сталлоне с перепачканным равнодушным лицом крошил в мясо очередных кино-негодяев. Переключила. Какая-то не то мексиканка, не то бразильянка лила глицериновые слёзы, заламывала руки и провозглашала миру: «Я буду бороться за свою любовь, Карлос!». Выключила… Взяла альбом с фотографиями.

На нашей с Пашкой свадебной фотке у Ирки невозможно зелёные глаза. Лента свидетельницы со стороны невесты. Красная с золотой надписью. Взяла ножницы и отрезала часть фотографии. Там, где был Павел. Усмехнулась. Снова перед глазами замелькали заштампованные кадры из фильмов, где обманутые жёны с ненавистью кромсают фотографии. Глупо. Проверив себя на предмет этой самой ненависти, обнаружила полное отсутствие таковой и отложила альбом и ножницы. Взяла книгу и ушла в другой мир, подальше.

Утром позвонила на работу и взяла неделю за свой счёт. Истеричный обычно Хорёк (наш глубоко не почитаемый начальник) без всяких расспросов дал добро. Видимо, кумушки уже донесли до него мои жизненные перипетии. Косметику накладывать не стала, натянула новое демисезонное пальто, вскарабкалась на каблукастые сапоги и отправилась в парк.

Мокрый асфальт был разрисован разноцветными кленовыми листьями. Если на них не наступать грязными подошвами, осенние узоры ласкали взор. Парк сейчас напоминал бухарский ковёр. Яркий, надрывный, таинственный. Если научиться читать эти узоры (мне рассказывала одна узбечка), можно на таком вот ковре прочесть целые легенды. Красивый старинный этнос про отважных батыров, про хитроумных бедняков и неописуемо нежных луноликих дев. Батыры были преданны и благородны, девы вечно юны и смиренны, а хитроумные бедняки – справедливы и добры. Никому нельзя верить.

Я присела на сырую, никому уже не нужную в серости осени скамью. К моему сапогу прильнул сиротливый лист. Он только что упал с оголяющейся в ожидании первых заморозков липы и, видимо, ещё не понимал, что, кроме как своей маме-липе, он тут вовсе никому не нужен.

– Тётенька, – внезапно выросший, как из-под земли мальчик вполне вписывался в мою версию, что я сейчас нахожусь в какой-то бухарской сказке. Мальчик был смугл, худощав и чумаз. – Дайте три рубля!

– Подожди, сейчас… – мальчик был очень симпатичный, с чёрными глазками-бусинками и открытым детским взглядом. Тыльной стороной руки он тёр по-летнему загорелый нос.

Достав кошелёк, я открыла отделение, где у меня аккуратной пачкой были сложены десятки и пятидесятки. В другом отделении лежала полученная позавчера зарплата. Сказочный пришелец в балоньевой курточке коротким и рассчитанным движением метнулся ко мне, выхватил моё кожаное хранилище «сокровищ сорока разбойников» и был таков.

Догонять стремительного «маленького Мука» было бесполезно. Каблуки злорадствовали. Я растёрла ими наивный липовый лист, льнувший ко мне, и побрела домой. Никому верить нельзя.

Там я нашла Павла. Он скручивал в клубок компьютерные кабели.

– У тебя комп на работе есть, – он точно извинялся. – А мне, ну ты знаешь…

Я знала, вечер без виртуальных игрушек для Павла был потерянным.

– Бери, конечно.

– Ты вот ещё… Ты понимаешь… Я квартиру снял, все деньги ушли…

– Понимаю, Паша, но у меня спёрли сейчас кошелёк.

– Аааа… – мой муж всегда так выражал все свои чувства. – Сегодня полуфинал, понимаешь… А там телека нет. Можно я… Я только на время. Я на машине.

– Да я не смотрю его, забирай.

– Я верну. Вот куплю и верну. Не обижаешься?

– Нет. Мне он не нужен. Можешь не возвращать.

После ухода Павла по всей квартире остались характерные прямоугольники обеспыленных мест. Такие всегда появляются в домах, из которых что-то выносят. В подобных случаях хозяйки обычно краснеют и кидаются срочно протирать мебель и пол влажными тряпками, чтобы замести следы своей неряшливости.

Я равнодушно оглядела опустошённую квартиру, квадратики чистоты на пыльном паркете, столе, тумбочке и улеглась с книгой и преданной мне кружкой чая на кровать. Пашка всегда был человеком великодушным, кровать и кружку он оставил мне. Книги – тоже.

Любка, моя младшая сестра, заявилась без звонка. Никак не ожидала увидеть родную кровинушку после четырехгодичного отсутствия. Нет, Любка вовсе не жила в другом городе и не была ни геологом, ни знаменитым путешественником. Просто у неё было очень много дел. Выйдя третий раз замуж, она так закрутилась, что совсем забыла поставить в известность меня о месте своего нового жительства. Сотовый её регулярно извещал, что хозяйка находится «вне зоны». По изредка долетающим от когда-то общих знакомых слухам, её видели то там, то сям. Значит, жива, здорова. И на том спасибо, как говорится. Я перестала донимать сестрицын мобильник своими навязчивыми требованиями вернуть мне сестру. На том и порешили. И вот на тебе! Любка… На моём пороге… Не только жива, здорова, но и вполне упитана.

– Говнюк! Вот говнюк!!! – доносилось то из одного, то из другого угла моего жилища. Это Любка инспектировала дом на предмет выноса Павлом вещей. – А ковёр-то ты за каким лядом ему отдала?! А подсвечники бронзовые?!!! Ну, ты ду-у-у-ура!!!

Я смиренно молчала. Дура и есть. Да.

– Что ж, за встречу! – провозгласила Любка и подняла фужер с мартини. Полусухой мартини был её излюбленным напитком. – И всё же ты дура, сестрёнка! – Спустя часа два Любка была чуть-чуть пьяненькой, раскованной и разговорчивой. – Вот и все они такие. Хорошо, что я тогда отказала тебе в прописке Пашки на нашу жилплощадь. Сейчас бы ещё и полквартиры оттяпал. Разве я не права была, а?! – Любка хлопнула меня по плечу и рассмеялась. Потом внезапно стала серьёзной. Посидела секунд двадцать, и черты её ухоженного лица вдруг поползли, как блинное тесто по сковороде, губы растянулись в скорбную тетиву. Она заплакала. – Вот и мой так… Такой же… Разводимся. Думаешь, он мне квартиру оставил?! Я четыре года, как лошадь, на него пахала: стирала, готовила и что за это получила?! Вот! – сестра сунула мне под нос холёный кукиш с наращенными ногтями.

– Жаль… – что сказать ещё я не знала, поскольку с её третьим мужем никогда не была знакома. Жаль ли, что они расходятся, нет ли – не понятно.

– Да ладно! – Любка как-то моментально успокоилась, махнула рукой в перстенёчках и сунула в рот кусок сыра Ломбер, который, как и мартини, принесла с собой. – Туда ему и дорога! Ублюдок. Квартиру только жалко. Хорошая. Двушка, в центре… На две однокомнатные не потянула, правда. Гостинки предлагают. Вот я чего и говорю… Я свою долю в нашей с тобой квартире продам. Доплачу к гостинке и однокомнатную куплю. Ты мою комнату освободи от мебели, пусть покупатели видят, что она достаточно просторная, ладно?