Борис Штерн - Стражи последнего неба

— Это хорошо, что он тяжелый. Это вес души. Душа большая.

На брит собралось три человека: та самая старуха, моэль, делавший обрезание, и еще одна соседка, заскочившая на минутку, по дороге из лавки. Соседка приткнула у двери пакет с торчащими из него хвостами мороженой рыбы.

Соседка чувствовала себя неловко и спешила уйти. Моэль тоже не задержался. Остались Лейла, старуха и сосредоточенно сопящий в кроватке Ярэах. Сумасшедшая сидела долго, до темноты, и все говорила о весе души.

«У него просто кость широкая, — отвечала Лейла-Двора, — как у его отца».

Все же Ярэах был непохож на Ицхака. Впрочем, на мать он тоже не был похож. Отличали его огромные, круглые золотистые глаза, напоминающие глаза кошачьих или хищных птиц. Вглядываясь в лицо младенца, Лейла видела в нем что-то чуждое, потустороннее, но почему-то теплое. Желтые глаза светились пониманием и умом.

— Все у нас будет хорошо, маленький, — тихо сказала она, закутывая младенца в клетчатое одеяльце [27] В книге: одельяце. .

Ярэах попытался сложить пухлые губки в улыбку и слегка двинул головой, кивая.

«Показалось, — подумала мать, — он еще слишком мал, чтобы улыбаться и кивать».

Каждый день, ближе к вечеру, Лейла вывозила Ярэаха на детскую площадку. Там в это время собирались почти все окрестные мамаши с детьми. Жара спадала, красные перья заката висели над крышами домов, в кустах трещала неумолчно какая-то птица. Лейлу-Двору не то чтобы не принимали в этом обществе: вежливо кивали, улыбались кончиками губ, демонстрируя сдержанное дружелюбие. Однако с ней никто не заговаривал, и она садилась чуть в стороне, на дальней скамейке. Однажды любопытный малыш подошел к коляске и заглянул в нее, всматриваясь в крохотное смуглое личико Ярэаха.

— А почему у него зрачки вертикальные? — громко спросил он.

— Ничего не вертикальные, просто так кажется в сумерках, — испуганно ответила Лейла, — присмотрись хорошенько, самые обычные зрачки

Мать малыша, в свою очередь, подошла к коляске.

— Обычные глаза, — подтвердила она, — только цвет несколько странный.

В районе распространялись и крепли слухи о том, что Ярэах вовсе не сын Ицхака. Очевидно, Двора ходила на сторону и родила мамзера. Доказательств, правда, никаких, но не зря же муж с ней развелся.

Ярэах рос словно несколько в стороне от прочих детей. Поначалу его пытались задирать, но скоро оставили в покое, потому что дрался он отчаянно, ловко и беспощадно.

Но друзей у него не было, дети обходили желтоглазого стороной. «У него глаза, как у дикого кота, — перешептывались соседи, — и злой он, точно кот. Лейла с ним, должно быть, мучается. Это ей в наказание за измену».

Однажды Ярэах возился с собранной из кубиков старого конструктора моделью городского трамвая. Ключ от квартиры болтался у него на шее на синем шнурочке от мобильного телефона. Незнакомая старуха тихо вошла во двор, раздвинув тяжелые мокрые простыни, сушившиеся на веревках и словно ограждавшие пятачок площадки от улицы. Старуха, неуклюже переваливаясь, подошла поближе к Ярэаху и тяжело опустилась на скамейку.

— Ты играй себе, — негромко произнесла она, встретив недоумевающий взгляд мальчика, — а я тебе сказку расскажу. Расскажу — да и пойду себе дальше, своей дорогой.

Старуха вздохнула и начала:

— Давным-давно, не так уж далеко отсюда, на острове посреди Средиземного моря, жил могущественный царь. И была у него единственная дочь, любимая. Как-то раз царю предсказали, что умрет он от руки своего внука.

— В таком случае у меня не будет внуков! — вскричал царь.

Он построил железную башню с крепкими затворами и заточил в ней дочь, которую, кстати, звали Даная, но этого имени ты можешь не запоминать. Что нам толку в старых именах? А в то время миром еще владели древние боги и демоны, сейчас уже крепко спящие и отошедшие от дел. Один из них, главный, проник в башню золотым дождем, и после этого, в положенный срок, родился мальчик, сильный и отважный, которого назвали Персеем. Персею суждено было уничтожить страшное чудовище, Медузу горгону. У Медузы было прекрасное женское лицо, но на голове вместо волос шевелились, шипя, страшные черные змеи. Но главное — ее глаза. Взгляд Медузы превращал любого в камень.

Но Персей отрубил голову Медузы сверкающим мечом и спрятал ее в плотный холщовый мешок.

— А как же он сам не превратился в камень? — прервал рассказчицу Ярэах.

— А он не смотрел на Медузу, он видел только ее отражение в зеркальном щите.

— А-а… — разочарованно протянул мальчик. — Я-то думал, он завязал глаза черной тряпкой и сражался вслепую. Так было бы гораздо интересней.

— Я тебе это не просто так рассказываю, — в упор взглянула на Ярэаха старуха. — Ты что-нибудь знаешь о проклятье своей семьи?

Мальчик ошарашенно помотал головой.

— А пора бы тебе знать, — вздохнула странная гостья.

Тут она пересказала Ярэаху историю странных исчезновений и необычных имен.

— Ты седьмой, — сказала она, тяжело поднимаясь со скамьи, — седьмое колено. На тебе проклятие прервется, если у тебя хватит сил разорвать его. Еще не сейчас, через много лет. Но не забывай: черная повязка, как ты сам сказал.

Мокрые тяжелые простыни качнулись, раздвинутые смуглой рукой.

Ярэах почему-то ничего не сказал матери о странной старухе.

«Может, мне все привиделось, задремал в жаркий полдень, и привиделось», — уговаривал он себя. А вскоре встреча вообще забылась, потерялась в калейдоскопе других впечатлений и событий. Тем более что вскоре в доме появился Цели. Цели обнаружили у мусорного контейнера промозглым зимним утром в шесть часов. Маленький черный комок с непропорционально большими лапами вжался в холодный железный ящик, пытаясь хоть как-то укрыться от дождя и пронизывающего ветра, и тихонько скулил, уже, видимо, не рассчитывая на помощь. Лейла остановилась, удивленная. В Иерусалиме бродячих собак не было, тем более в их районе, где не очень-то жаловали домашних животных. Наверное, малыш потерялся, выскочив из какой-то небрежно припаркованной машины или оборвав поводок. Его ищут, беспокоятся о нем. Лейла присела на корточки и протянула руку к щенку Тот поколебался немного и подошел к ней, несмело виляя загнутым пушистым хвостом.

— А мы сможем его оставить? — осторожно спросил Ярэах, глядя на щенка, который шумно лакал из пластмассовой миски холодное молоко.

— Не знаю, — задумалась Лейла, — но пусть поживет пока, а там, наверное, хозяева найдутся.

— Тогда его будут звать Шейд! [28] Черт ( иврит ). — вскричал Ярэах.

— Ну уж нет! — возразила Лейла-Двора. — В моем доме никого таким именем звать не станут.

— Ладно, пусть не Шейд, тогда Цель [29] Тень ( иврит ). , он ведь черный.