Борис Штерн - Стражи последнего неба

— Пока не знаю. Но в ходе расследования узнаю обязательно, — пообещал я ему.

— Так я вам скажу, — рав понизил голос. — Он приехал в Италию, чтобы найти книгу Адама Ришона…

Мы с Хаимом переглянулись, но Амнуэль, увлеченный разговором, этого не заметил.

— …там он рассчитывал найти печать одного из ангелов.

— С каких это пор ангелам положены печати? — поинтересовался я слегка саркастическим тоном, чтобы подзадорить рава к дальнейшим рассказам. — И почему книга Адама должна находиться именно в Италии? Насколько я знаю, Адам был сотворен на месте Иерусалима, рай находился в Междуречье, а после изгнания Адам с Евой были возвращены обратно в Палестину. Не логичнее ли эту книгу искать именно там?

— Вовсе нет. Оригинал книги, написанный алфавитом Адама, считается утерянным. Но существует его латинский перевод!

Амнуэль встал с кресла, подошел к полкам, пробежал длинными тонкими пальцами по книгам — ага, вот — и с нужным томом вернулся на место.

— Это книга «Мидраш Тальпийот», изданная в Варшаве в тысяча восемьсот семьдесят пятом году. Смотрите, что пишет автор, рав Элиягу ха-Коэн из Измира…

Рав полистал книгу, нашел нужное место и принялся читать, переводя сразу на итальянский:

«И я, автор, видел книгу на христианском языке, которая называлась „Книга Адама Ришона“, и была она в руках одного философа и врача, и видел я в ней поразительные вещи, именно в тех вопросах, где необходимо точное знание — имена ангельских чинов и их князей, и их пути, и периоды, которыми они управляют, то есть часы, дни, недели, месяцы, кварталы, полугодия и годы, и имена святых ангелов, и имена ангелов-мучителей; сферы, созвездия и планеты, их ночи и их дни; и это чудо».

— Христианский язык — это латынь, — продолжил рав пояснения. — И совершенно логично, если книга когда-то была издана на латыни, попытаться поискать ее в библиотеке Ватикана.

— А вы не пытались искать ее там? — спросил я.

— Вот еще, — усмехнулся Амнуэль. — Кстати, реб Иегуда-Юдл тоже спрашивал меня об этом. И даже просил помочь в поисках — он ведь не говорит по-итальянски.

— Вы ему помогли? — теперь роль ведущего допрос перешла ко мне. Надо сказать, в ней я чувствовал себя привычнее.

— Нет, конечно, — ответил рав. — Религиозный еврей не должен ходить в Ватикан. И, кроме того, я вообще не одобрял его идеи спуска в Меркаву.

Этого выражения я не понял, но переспрашивать не стал — вопросов и так накопилось предостаточно. Только отметил про себя, что рав вместо слова «колесница» употребил древнееврейское выражение «Меркава».

— А вот это, — я достал из кармана один из листков, найденных на столе Польского Святого, — тоже имеет отношение к книге Адама?

Амнуэль очень внимательно осмотрел листок.

— Это буквы Адама.

— Я знаю. Но что здесь написано?

Рав пожал плечами:

— Имена ангелов. Есть еще такие бумажки?

— Целая пачка, — я вытащил из кармана все. — А почему они записаны буквами Адама, а не обычным ассирийским шрифтом?

— Попробую объяснить. С основами каббалы вы знакомы?

— Только в самых общих чертах. То, что краем уха слышал в ешиве.

— Тогда вам должно быть известно, что буквы еврейского алфавита — это сосуды для Божественного света. Есть различные формы букв — сефардская, ашкеназийская, Аризаля… Но, несмотря на небольшую разницу в написании, все они буквы ассирийского шрифта и предназначены для приема Божественного света из определенного источника.

— Вы хотите сказать, что содержимому должна соответствовать определенная форма сосуда? — догадался я.

— Совершенно верно — так же, как вино, например, не принято наливать в чашки, а чай — в рюмки. Так вот, ассирийский шрифт принимает свет из сфиры Малхут (нижнего уровня) мира Ацилут (высшего из духовных миров). Но шрифт Адама — это сосуд для света из источника еще более высокого и возвышенного, сфиры Кэтер (Корона) высшего из миров.

— А есть что-то еще выше? — поинтересовался я.

Амнуэль отрицательно покачал головой:

— Только Бог Святой, Благословен Он, в Своей сущности. После разрушения Первого Храма еврейский народ был отсечен от уровня, именуемого Короной Бога, и нам запретили входить дальше порога высшего из миров, мира Ацилут.

— Что значит это название? И зачем тогда пользуются шрифтом Адама, если он уже не нужен? — продолжал я уверенно вести беседу-допрос.

— Ацилут происходит от древнееврейского слова «эцель», что означает «у», «около», потому что этот мир — ближайший к Богу. Зачем некоторые люди продолжают пользоваться шрифтом Адама, я не знаю. А сейчас, пожалуйста, извините — мне пора ложиться спать, я встаю на молитву с первыми лучами солнца.

Рав проводил нас до дверей кабинета, а спустились мы уже сами.

Гетто спало. Казалось, только духи витают над остроконечными крышами. И мы с Хаимом были как два бодрствующих в целом мире спящих.

— Между прочим, он так и не ответил, что это за ангельские печати, — заметил я Хаиму.

— Это я и сам могу тебе рассказать. В мире Брия, куда попадает путешествующий по духовным мирам (он находится ниже Ацилута), есть семь залов. У входа в каждый зал стоят ангелы, которым, чтобы они тебя пропустили, надо предъявить две печати. У каждого ангела есть свои печати, по форме они напоминают буквы Адама. — Хаим помолчал, потом продолжил: — Если печати у тебя не окажется или она будет не такой, как надо, — ангел может тебя убить. Так, по мнению рава Амнуэля, произошло с Бен-Азаем. И с Польским Святым, наверное, тоже.

— А ты сам когда-нибудь эти печати видел?

— Видел, но не все, конечно. Кое-какие из них приведены в «Книге трепещущих» рабби Элиазара из Меца…

Я остановился и взял Хаима за руку:

— А в книге Адама они могут быть?

— Наверняка… Яков, что ты задумал?! — Хаим повысил голос. Мы стояли в воротах гетто и были совершенно одни. — Такие вещи не для тебя и не для меня. Ты хочешь найти, кто убил Польского Святого?

— Да, интересно было бы, — признался я.

— А что ты с ним сделаешь? Притащишь в участок?

Я захохотал. Вместе со мной стал смеяться и Хаим. Отсмеявшись, я сказал:

— Завтра утром я зайду к тебе, и мы снова пойдем к Амнуэлю. Еще немного поморочим голову почтенному раву.

— Ты все-таки хочешь спуститься в Меркаву? — Хаим сокрушенно покачал головой. — Ладно, я посмотрю у себя кое-какие рукописи. Но знай, что это небезопасно.

— Жить вообще небезопасно, — философски заметил я. — Но почему ты говоришь «Меркава», а не «колесница»? И никуда спускаться я не собираюсь, наоборот, хочу подняться.

И я сделал жест рукой куда-то вверх, в сторону темного итальянского неба.

— Спуститься, мой друг, спуститься. Потому что Меркава существует только в глубинах твоей души.