Михаил Костин - Живое и мертвое. Ученик мага

Лана, все еще перепуганная, сидела тихо, как мышь в углу огромной залы, расположившейся под самым шпилем величественного здания. Ионея обошла почти все помещения верхних этажей и, в конечном итоге, сообщила, что отныне самая высокая комната в самом высоком здании — ее кабинет. Пока Магесса улаживала другие вопросы, от кровавости которых Лану бросало в дрожь, зал под шпилем убрали и привели в порядок. Так что по возвращении к себе в кабинет новая правительница ОТК осталась довольна.

Недоволен был, пожалуй, только Бруно. Старик семенил за магессой и, когда они вошли в кабинет, бормотал ворчливо:

— … вы обещали свободу.

— Значит, надо выполнять обещание, — госпожа говорила так, словно не было за плечами безумного дня.

Даже подмигнула бодро Лане, что с ней случалось крайне редко. Она была довольна. И это жизнерадостное настроение, в соотношении с пролитой сегодня кровью, еще больше пугало Лану. Ионея прошла к столу, села, взяла гербовую бумагу и принялась писать. Бруно смотрел на магессу выжидательно. Та не обращала на него уже никакого внимания.

— Будет вам свобода, — говорила она, продолжая писать. — Всех арестованных магов из-под стражи выпустить.

Сердце Ланы застучало от радости. Значит, его выпустят. Лишь бы только не было поздно. Страх перед госпожой мгновенно ушел. Захотелось броситься к ней и расцеловать, но она сдержалась и ничем не показала радости.

Лицо старика тронул прищур. Маг улыбался, он тоже, кажется, был доволен.

Ионея писала, не заметив, как в дверях появились двое молодых магов с белобрысым мужчиной.

— Всех государственных служащих, оказавших нам сопротивление — на острова, — продолжала комментировать Ионея.

— Как? — пискнула Лана, чувствуя, как от решительности госпожи в вынесении приговоров у нее снова холодеет в груди.

— В назидание, — миролюбиво пояснила Ионея, глядя на ученицу. — Чтоб прочим неповадно было.

— Зачем?

— Чтобы другие прониклись и не думали нам перечить.

Ионея поглядела на старого мага с улыбкой, словно мать на несмышленого ребенка. Когда начала говорить, голос тоже звучал как у матери, объясняющей несмышленышу прописные истины. Рука магессы взметнулась, ставя в конце листа витееватый росчерк.

— Вот первый указ нового правительства, дорогой мой Бруно. Позже я сделаю несколько необходимых назначений. Прочее останется пока без изменений, но для понимания ситуации, чтобы лучше работалось… Вот еще.

Она снова наклонилось к листу и вписала что-то.

— Всех родственников госслужащих, оказавших сопротивление, взять под стражу и сослать на острова, — пояснила, ставя точку.

Бруно посмотрел странно. Сказать с определенностью, одобряет ли старик такое решение или, напротив, недоволен, пожалуй, было нельзя.

Правительница взяла бумагу и протянула старому магу.

— Вот. Вы знаете, что делать. Ступайте, соберите совет старших магов. И за работу. Сегодняшняя победа только первый шаг. Надо действовать быстро, пока у старой власти не нашлись преемники. Иначе все пропадет. Сейчас у нас есть шанс ограничиться переворотом и сменой власти малой кровью, но если появятся люди, которые попробуют возмутить народ… вы понимаете. Гражданская война нам не нужна. Ступайте, Бруно.

Лорд поклонился и вышел. Ионея проводила старика взглядом и уже возле дверей заметила троицу. Двое молодых парней из ее теперешней охраны и растрепанный блондин. Лицо мужчины было до ужаса знакомо. Только ссадина на виске и фингал под глазом, а также грязный костюм вместо обычной щеголеватости сбивали с толку.

— Госпожа, — подал голос один из охранников. — Этот господин утверждал, что знает вас и желал поговорить с вами.

Ионея полоснула по молодым магам холодным взглядом.

— Вас не учили, господа, спрашивать разрешения, прежде чем входить в кабинет?

— Но этот господин… — промямлил охранник.

— Оставьте его и пойдите вон, — отрезала Ионея.

Лицо ее оставалось гневным, покуда молодые маги из личной охраны не закрыли дверь с обратной стороны. Тогда госпожа улыбнулась журналисту.

— Здравствуйте, господин Санчес, — приветствовала она.

— Здравствуйте, Ива.

Журналист выглядел уставшим и истерзанным.

— Ионея, — поправила правительница. — Теперь Ионея. Тот псевдоним ушел в прошлое. Но я не забываю людей, которые были рядом, когда я была Ивой.

Она, кажется, в самом деле была рада визиту О'Гиры, а тот, напротив, был мрачен. И чем больше радости исходило от правительницы, тем мрачнее становилось лицо журналиста.

— Это хорошо, что не забываете. Я пришел к вам с просьбой.

— Вот как. Я только заняла это место, а ко мне уже идут просители.

— Я шел к другому человеку. Еще с утра он сидел в этом здании, — разозлился Санчес. — Но так получилось, что теперь я могу обратиться только к вам.

Ионея поднялась из-за стола и подошла к журналисту.

— Смело, — кивнула она. — Вы мне нравитесь, господин журналист. Вы мне еще тогда понравились. И эта ваша категоричность в определенных вопросах мне импонирует.

— Если честно, вы мне еще тогда не понравились и не нравитесь до сих пор, — сердито буркнул журналист.

— Действительно честно, — улыбнулась Ионея. — Еще очко в вашу пользу. Ладно, говорите, зачем вы явились к той, кто вам так не нравится. Явно не денег одолжить.

— Мне нужна помощь. Вернее не мне, но человеку, который помог вам добраться до столицы, когда вы были еще Ивой. Вы же, если я не ослышался, не забываете? Речь о том, кого вы соблазнили и бросили в расстроенных чувствах. Теперь я понимаю, зачем вы ему отдались. Это аморально, но…

В глазах Ионеи сверкнул металл. Но улыбка на губах была прежняя и лицо выражения не изменило.

— Что аморально?

— Торговать своим телом. Даже если цена измеряется не в деньгах, а в услугах.

Ионея напряглась. Во взгляде ее полыхали молнии. Лане на мгновение показалось, что несчастного журналиста постигнет та же участь, что постигла сегодня все правительство Консорциума и половину советников. Но магесса сдержалась.

— Мое тело лишь инструмент для достижения цели, — сказала она отстраненно. — Когда я хочу пить, и моя рука берет стакан с водой, чтобы напиться, никто не говорит мне о морали. Так почему же тогда все вспоминают про мораль, когда я хочу власти и, чтобы получить ее, беру мужчину?

Пальцы госпожи игриво пробежали по скуле журналиста, взялись за подбородок. Санчес качнул головой. Правительница улыбнулась с легкой издевкой.

— Кроме того, не вам, дорогой борзописец, говорить мне о морали и непродажности. Или, по-вашему, продавать свой ум и свое перо менее аморально?

Журналист стал еще мрачнее, хотя, казалось, больше уже некуда.

— С вашим приставом, кстати, у меня ничего не было. Он набрался до невменяемого состояния и избавил меня от необходимости. Так что вы напрасно мне грубили.