Геннадий Прашкевич - Помочь можно живым

Хмыкнул и полез вниз доставать свой камень.

После инцидента с конями обстановка в секторе ИТК стала нервозной. Ко всему, одолевали претенденты. На вакантное место Одиссея зарилось человек восемь.

Пенелопа стойко отбивала натиск.

— Место занято. Не понимаю, товарищи, на что вы рассчитываете.

— Если занято, где ж он тогда? — интересовались претенденты.

— Негоже, чтобы строчка пустовала!

Пенелопа терпеливо объясняла, что инженер Одиссей находится на временном отвлечении, санкционированном руководством “Олимпа”. Выполнит задание и вернется!

— Как же, дожидайтесь, — упирались претенденты. — Его еще на курсы механизаторов загонят. А местечко пустует!

Два раза приходили кандидаты с записочками от богов. Целыми днями в помещении толокся народ, шли шумные препирательства, хохот, склоки… Телемак распустился окончательно и филонил внаглую.

Пенелопа была глубоко порядочной женщиной, но, как и все смертные, записочек от богов боялась.

— Черт с вами! Закончу сводную таблицу — приму нового. А сейчас некогда.

Борьба тянулась до лета. Стиснув зубы, верная завсектором заполняла таблицу. Претенденты негодовали на вялые темпы, не догадываясь, что каждое утро Пенелопа тайно стирала записи, сделанные накануне. Полуготовая таблица лежала на столе, как белый флаг поражения. Но поднимать его Пенелопа не собиралась. Разобраться в итоговой сводке не смог бы никто…

Решающий удар был нанесен, как ни странно, самим Одиссеем.

Утром претенденты торжествующей толпой ввалились в помещение ИТК. В руках у них находилась только что полученная открытка.

“Согласно приказу вновь переведен на уборку оливок, — сообщал инженер. — Видимо, до самой осени. Худею. Ваш несчастный О.”

— По второму кругу пошел! — радовались претенденты. — Теперь он никогда не вернется. Засосало молодца! Пора нового принимать!

Плачущая Пенелопа устремилась в приемную тучегонителя.

Ей не повезло. Зевс был в минорном настроении.

— Дорогая, — произнес он с чувством. — Я все понимаю. Это наш крест, дорогая моя. Нужно нести его с достоинством…

Еще мальчиком мечтал Зевс о карьере крупного хозяйственника. Самозабвенно перечитывал он производственные романы, в коих трактовались вопросы о наспех пущенных комбинатах, недостроенных очистных сооружениях, передовых главных инженерах и могучих директорах — ретроградах старой закалки. В душе маленький Зевс давал клятву обязательно закончить очистные, никогда не зажимать конструктивную критику и, по возможности, чаще шагать по своей стройке твердой походкой, вырывая объект из прорыва…

Зевс вырос и стал директором строящегося промышленного гиганта. Детские мечты преданы не были. В первую очередь Зевс позаботился об очистных сооружениях, создав грандиозную систему отстойников, фильтров, выпаривателей и обеззараживателей. Очистные получились лучшими в Древней Греции, но на сам комбинат денег уже не хватило. Приехала комиссия, и Зевса посадили.

Посадили его директором небольшого завода “Олимп”. Молниевержец быстро заскучал, начал философствовать, подумывать о внуках и пенсии — короче, опустил былые крылья. Иногда он вспоминал о детских мечтаниях над романами о передовых главных и ретроградах-директорах, понимал, что прошлого не вернешь, нервишки уже не те, да и печень совсем как чужая…

В такой момент и пришла на прием Пенелопа.

— Житья не стало, — жалостно, по-бабьи простонала завсектором.

— Одиссея год не вижу. А работы невпроворот…

Самому себе Зевс жаловался охотно, но не любил, когда этим занимались подчиненные. Поэтому он встряхнулся и принял обычный тон.

— С вашими сотрудниками надо еще разобраться. Ставлю вас в известность, что Одиссей лежит в больнице с дизентерией. Объелся на оливках. Есть сигнал: объелся не случайно… Но об этом после. Какие меры вы, руководитель ИТК, предприняли для предотвращения ошибок, подобных недавно происшедшей?..

Пенелопа поняла, что пора выбрасывать белый флаг.

В назначенный день завсектором показала претендентам только что полученное изменение, подписанное лично Агамемноном.

— Тот, кто сумеет разобраться в этом, станет моим заместителем. Срок — один рабочий день.

Срочно кинули жребий. Первый претендент небрежно взял бумаги, сел за одиссеевский стол и просидел, закрыв голову руками, около трех часов. Когда подошло время обеда, его толкнули. Соискатель не шелохнулся. Телемак осторожно отвел его руки от лица. Оказалось, что претендент крепко спит. Разбудить сомлевшего кандидата смогли к концу рабочего дня.

На следующее утро за дело взялся другой кандидат. Этот оказался совсем слабак и уснул в четверть часа.

Конкурс продолжался. Из толпы любопытных следил за ходом борьбы чрезвычайно изможденный бородач. Когда из помещения вынесли очередного претендента, бородач произнес, ни к кому не обращаясь:

— Попробовать, разве что, мне?..

У Пенелопы затрепетало сердце-вещун.

— Так и есть, — хмуро сказал бородач минут через десять. — Агамемнон опять повторяется. Все это уже было. “Уменьшение диаметра правого заднего копыта троянского коня с целью снижения коэффициента трения…” Телемак, достаньте из архива номер 667/32. Есть? Ну вот видите… Вернуть на доработку!

Это был вернувшийся из странствий Одиссей. Сконфуженные претенденты покинули помещение с позором.

С тех пор Пенелопа никогда не отпускала своего инженера на внепроизводственные отвлечения. В том же месяце на оливки сумели спровадить Телемака, хотя он и отбивался справкой об аллергии решительно ко всему на свете. Лаборант отныне крайне редко появлялся на рабочем месте, зато окреп физически и нравственно, хотя и приобрел странную привычку засыпать в любое время суток. Над его пустующим столом Пенелопа повесила групповой портрет членов сектора в полном составе. Временами, как бы забывшись, она смотрит на картину и шепчет:

— Это наш крест…

Слухи о сменном мастере Мидасе давно ходили по “Олимпу”, и слухи нехорошие.

Одни утверждали, будто он в рабочее время у себя на участке занимается алхимией. Другие доказывали, что все это ерунда, и Мидас просто запутался в махинациях с двойным ремонтом ящиков. Когда на мастера наложили крупный денежный начет, слухи усилились, достигли удивительной детальности и психологической глубины. Сообщали, например, якобы у Мидаса в его закутке вся мебель сделана из чистого червонного золота.

Одним словом, немало ерунды носилось по заводу об этом спокойном, замкнутом человеке. Но что делать? На всякий, как сказано, роток не набросишь платок…

На самом деле свое знаменитое спокойствие сменный мастер тарного цеха давно уже хранил только с виду. На душе у него скреблись такие черные кошки, о которых не решишься поведать и самому чуткому председателю цехкома…