Геннадий Прашкевич - Помочь можно живым

Соскочив с подоконника, я стал внимательно осматривать стены, в надежде увидать какую-либо дверь или выход, и, действительно, скоро рассмотрел, что одна из стен была задрапирована занавеской, скрывавшей собою вход в другую комнату. Приподняв занавеску, я вошел в эту комнату, но едва только сделал по ней шага два, как вдруг с ужасом отпрыгнул и бросился обратно: я увидал, что с противоположной стороны единовременно со мной вошел в эту же комнату откуда-то взявшийся новый марсианин, такой же чудовищный, как и прежний. От неожиданности я не мог сдержать своего испуга и отвращения и малодушно спасовал. Но убегая, я заметил, что и марсианин, столь напугавший меня, тоже, в свою очередь, был испуган и также бросился прочь. Посгояв некоторое время за занавесью и побуждаемый любопытством, я снова ее приподнял. Но каково же было мое изумление, когда я увидал, что и напугавший меня марсианин выглядывает точно таким же образом из-за такой же занавески на противоположной стороне и с любопытством смотрит на меня. Мне стало крайне досадно.

— Эй, вы, послушайте! — вскричал я: — кто вы такой?

Но чудовище только беззвучно передразнило меня губами.

“А, черт побери! — вдруг сообразил я. — Да ведь это же, кажется, я сам: это мое изображение в зеркале!..”

Действительно, все стены в этой комнате оказались сплошным зеркалом.

“Но я положительно разыгрываю из себя здесь дикаря из дебрей африканских лесов! — с досадой подумал я. — Испугался своего собственного изображения в зеркале! Что обо мне подумали бы обитатели Марса, если бы узнали мое приключение со своею собственной тенью!”

И я твердо решил не удивляться более ничему, что бы ни увидел и что бы со мной ни случилось, или, по крайней мере, делать вид, что меня ничто здесь не может изумить, как человека просвещенного, смотрящего на все с философским спокойствием.

Смело подойдя к зеркалу, я начал разглядывать в нем самого себя. Увы! Я далеко не был красавцем! Воронкообразный орган, находившийся на верхушке моей головы, оказался ухом. Это оригинальное, подвижное ухо было покрыто длинными, но редкими, мягкими волосиками, торчавшими в разные стороны. Когда я начинал к чему-либо прислушиваться, ухо само по себе поворачивалось воронкообразным отверстием в сторону шума, как бы ловя звуки; если же я не желал слушать, ушная воронка сама собой плотно закрывалась, так что внешние звуки не доходили до меня.

Но самым замечательным и самым привлекательным органом у меня был мой глаз, единственный глаз, сидевший глубоко под самым лбом. Мне никогда ни у кого из людей не приходилось видеть таких чудных, полных глубокой мысли глаз, какие были у марсиан. Этот глаз, казалось, проникал в самую сущность всякой вещи. Мой, глаз мирил меня с безобразием всего моего остального тела. “Что, если бы мои глаза там, на Земле, были столь же дивно хороши!” — думал я. Но разница между человеческим глазом и глазом марсианским была такая же, как разница между тусклым стеклом и бриллиантом самой чистой воды.

Налюбовавшись собственной персоной, отраженной в зеркале, я стал делать различные телодвижения; затем, желая ближе ознакомиться с функциями всех своих новых членов, начал бегать по комнате, прыгать, размахивать хоботами и клешнями и шлепать себя по бедрам хвостом. Больше я уже не страшился самого себя. Напротив, мое тело казалось мне даже очень забавным. Я действительно чувствовал себя в нем, как в маскарадном костюме. Меня потянуло с кем-нибудь поделиться своими впечатлениями. Я жаждал поскорее увидеть кого-нибудь из марсиан. Но где их отыскивать? По-видимому, я был в этом здании совершенно один. Кругом была мертвая тишина, и только снаружи до моего слуха доносились звуки тихо плескавшихся у подножия здания волн моря. Я стал снова осматривать стены, в надежде найти новый выход, но ничего подобного не оказывалось. Тогда я опять возвратился в первую комнату и, вспрыгнув на подоконник, начал смотреть на расстилавшуюся передо мною поверхность моря.

Вдруг там, далеко над горизонтом, я заметил какой-то темный предмет, летевший по воздуху по направлению прямо ко мне. С первого взгляда, за дальностью расстояния, было трудно рассмотреть, что это такое. Казалось, это была какая-то птица, огромная птица, с чрезвычайно длинным туловищем. Таинственный предмет быстро приближался, и я напряг всю силу зоркости своего глаза. Да, без сомнения, это птица, — я стал уже вполне ясно различать ее размеры и формы. Но боже! Ведь эта птица страшно похожа на того двуглавого дракона, о котором я в детстве слыхал только в сказках от своей няни! И этот страшный дракон с двумя раскрытыми пастями, со свистом рассекая крыльями воздух и храпя, и фыркая, как лошадь, несется прямо на меня, прямо к окну, на котором я стоял! Что мне делать? Вероятно, он меня уже заметил и летит, чтобы пожрать меня! Ах, почему меня оставили одного, зачем не предупредили, что здесь существуют такие страшные, кровожадные чудовища? Теперь я погиб! И куда это скрылся Пакс?!..

Мне стало даже казаться, что я уже слышу запах серы… Моментально я спрыгнул с подоконника и бросился в другую комнату, чтобы где-нибудь спрятаться. В этот момент дракон, пыхтя и страшно вращая своими огромными глазищами, с шумом сел на подоконник, где я только что стоял.

— Ну что, успокоились ли вы, наконец? — послышался вдруг веселый голос Пакса, и не успел я сообразить, откуда исходит этот голос, как Пакс, спрыгнув со спины дракона, очутился возле меня.

— Боже мой, как меня напугало это чудовище! — дрожа от страха, произнес я.

Пакс засмеялся:

— Не бойтесь! Это чудовище столь же безобидно, как ваши упряжные лошади.

И, подойдя к дракону, он потрепал его своим хоботом по шее, причем страшное животное издало какое-то громкое шипение, наподобие гусиного, должно быть выражая этим свое удовольствие. Затем Пакс хлопнул его по спине и свистнул. Дракон повернулся на подоконнике, взмахнул своими могучими крыльями и исчез.

— Надеюсь, что вы теперь совершенно привели свои чувства и свои мысли в порядок? — обратился ко мне марсианин.

— Да, сударь. Но меня немножко напугал этот дракон… Это было так неожиданно… Я ничего не подозревал подобного, — забормотал я, конфузясь и припоминая свои недавние приключения. — Вы меня извините, пожалуйста, за мое поведение. Я вполне сознаю, что должен был показаться вам совершенным дикарем; но ведь, вы знаете…

— О, пожалуйста, не трудитесь извиняться. Своим поведением вы нисколько меня не удивили, — иным оно и не могло быть. Вы сразу очутились здесь в совершенно для вас неестественной и, главное, неожиданной обстановке. Ведь вы, обитатели Земли, привыкли считать себя центром мироздания, венцом творения и, если подозреваете о существовании разумных существ на других планетах, то почему-то воображаете, что эти существа непременно должны быть и по наружному виду похожи на вас, так как вам кажется, что лучше и совершеннее форм человеческого тела нет и быть не может. Вы с детства проникаетесь антропоморфическим взглядом на природу и на разум в природе, приписывая ему те же самые свойства, какими обладает ваш разум. Все это для меня вполне понятно. Это заблуждение когда-то существовало и у наших предков, пока они не изобрели такие оптические инструменты, при помощи которых сделалось возможным видеть и изучать других разумных существ, живущих на других планетах. Да, когда-то и наши предки воображали, что лучше, красивее и совершеннее их нет в мире существ. И поверьте мне, что обитателю Марса, в первый раз видящему организм человека, он кажется так же безобразным и внушает такое же чувство отвращения, как и наш организм вам.