Геннадий Прашкевич - Помочь можно живым

Савин поднялся с колен, сбросил куртку и надел под нее кобуру с “вигландом” — карманы и так оттягивали два пистолета. Значит, МСБ заинтересовалась, не исключено, что и Стайн оттуда… Скорее всего, они не знают ничего конкретного, но поняли, что здесь происходит что-то неладное. Это облегчает задачу доктору Данвуди… но можно ведь и самому!

Он прошел в комнату, где сидел мертвый Брайди, полистал справочник и снял телефонную трубку.

— Уголовная полиция Монгеруэлла, — сразу же откликнулся деловитый голос.

— Мне нужен инспектор Стайн.

— В управлении его нет. Он будет через час.

— Где же он?

— Кто говорит?

— Где он, я вас спрашиваю?

— Кто говорит? Не вешайте трубку.

— И не собираюсь, — сказал Савин. — Вы можете срочно его отыскать?

— Кто говорит? — в третий раз спросил дежурный, судя по голосу, очень молодой и оттого ревностно соблюдавший все правила.

— Я говорю, — сказал Савин. — А вы слушайте. Немедленно найдите Стайна. Сообщите ему, что капитан Сгурос убит. Возможно, Сгурос был известен и вам как инспектор Пент…

В трубке явственно прозвучал короткий гудок особого тона — дежурный подключил к селектору кого-то еще А парень не такой уж болван, молодец парень, подумал Савин и продолжал:

— Скажите ему, что преступники бегут. Я попытаюсь их задержать, но я не супермен, и у меня нет пулемета…

— Кто говорит? — ворвался другой голос.

— Савин, — сказал Савин. — Может быть, слышали?

— Откуда вы говорите?

— Установите номер, дело минутное, — сказал Савин. — Трубку я не положу, оставлю рядом с телефоном. Сейчас к вам приедет доктор Данвуди и объяснит все подробно. Здесь два трупа.

— Вы можете подробнее? Я пошлю сейчас же машины отыскать Стайна…

— У меня нет времени, — сказал Савин. — Посылайте вертолеты как можно быстрей. У меня все.

Он положил трубку рядом с телефоном и решительно пошел к двери. Нужно торопиться. Без всякого сомнения Геспер и его люди попытаются уйти туда, где земное правосудие бессильно. Уйти немедленно, в этом убеждают все совершенные ими за последние часы гнусности — и то что они подожгли больницу, и то, что подложили бомбу в машину Савина, и то, что убили Брайди и Сгуроса, и то, что уничтожили картотеку. И то, что они даже не стали обыскивать мертвого Сгуроса — им наплевать уже на все что происходит здесь, на этом берегу, который они считают навеки покинутым. Правда, до ночного тумана еще далеко но, видимо, есть другой способ уйти к тому берегу сейчас, средь бела дня, иначе не обнаглел бы так Геспер… Так что нужно поторапливаться.

…Над хмурым берегом мельтешили чайки, пронзительно вскрикивая. А гусей-то и не видно, подумал Савин. По старинному преданию, за Агасфером повсюду, куда бы он ни направлялся, летели с печальными криками семь диких гусей — семь Трубачей, души семи иудеев, помогавших при казни…

Савин зажег очередную сигарету. Демаскировать себя он не боялся — в пронизанном сыростью воздухе, на туманном берегу трудно заметить издали дым. Да и увидеть противника Савин сможет заблаговременно. Если только он все рассчитал правильно. Если только Геспер будет прорываться здесь, где нашли тело Мак-Тига, где Савин помогал разгружать тот баркас, где стоит покосившийся каменный столб с грубо вырезанным человеческим лицом, поставленный неизвестно кем, неизвестно когда и неизвестно для чего.

Он понимал, что отсюда можно и не уйти живым В соответствии с устоявшимися штампами следовало бы методично и обстоятельно перебрать наиболее четкие и дорогие воспоминания, но оказалось, что ничего не получается — просто не получается, и все тут. Мелькали бессвязные обрывки, заставлявшие то улыбнуться — “белчер” в витрине, то беззвучно вскрикнуть — сияющий корабль, идущий на всех парусах к зыбкой стене тумана. Потом и эти клочья пропали, остался только серый берег, скучные утесы, проникший сквозь куртку холод скалы, к которой он прижимался спиной, тяжесть пистолетов в карманах и томительное ожидание, сознание того, что иначе было нельзя…

Хотя Луиза Лабэ написала это шестьсот лет назад, все остается, как встарь: жить нужно — дотла…

Больше всего сейчас Савин ненавидел даже не своих противников. Они, в сущности, были забравшимися внутрь сложного механизма тараканами. Ярость и гнев вызывало это проклятое наследство сгинувшего прошлого, опасное прежде всего потому, что было нематериальным, не воплощенным в пушках или золоте. Отчужденность, недоговоренность, разобщенность, страх откровенности, паническая боязнь верить на слово — все это сохранилось со времен, когда ложь и недоверие считались едва ли не добродетелью, когда без них подчас было просто не выжить. Человечество нашло в себе силы освободиться от ракет и крейсеров, транснациональных концернов и газетных империй, созданных для поточного производства лжи. Спасло себя от многих язв и пороков, но людям, каждому в отдельности, предстоит еще многое изживать в себе — потому что доверию не научишь указом, приказом, предписанием…

Будущее — это доверие, подумал он. Мир, в котором тебе не придется в доказательство правоты своих слов выставлять почтенных свидетелей или предъявлять бумаги с печатями. Мир, где все верят друг другу, потому что знают — человек не лжет.

Увы, даже сегодня, несмотря на то, что на дворе двадцать первый век, остается мечтой Эра Доверия. Все трагические случайности и утраты этой уложившейся в неполных четыре дня истории были результатом воспитанного тяжелыми веками недоверия к Слову, просто Слову, не подкрепленному солидными вещественными доказательствами. И недоверия людей друг к другу, идущего от вовсе уж диких столетий. В первую очередь, из-за недоверия стал невольным убийцей и жертвой Роб Лесли, погибли Брайди и Сгурос, страх опутал городок, уплыла в неизвестный туман Диана, грохотали взрывы и трещали пожары, тяжелые шторы наглухо закрывали окна от внешнего мира, и Савин оказался сейчас один у серой скалы — своего окопа. Но, хотя он многих потерял, он верил, знал, что ему не дадут остаться одному, не бросят — потому что жил он все же в двадцать первом веке, когда самые опасные повороты пути уже преодолены. Потому что он вовсе не был суперменом из дешевых боевиков — он всего-навсего прибежал на пожар раньше других и принялся тушить огонь, не дожидаясь подмоги. Просто сложилось так, что человеку, хоть он и один, никак нельзя отступить. Разве те одинокие скелеты, сжимающие ржавые винтовки, скелеты, которые до сих пор откапывают на его родной земле, — останки суперменов? Человек остался один, но не бросил оружия — и все тут…