Геннадий Прашкевич - Помочь можно живым

— Видишь, как полезно быть запасливым… Не разжевывай! Так. Теперь считай до шестидесяти.

— И… что?

— И под воду. Это стратегическое средство. Для моряков. Можно обходиться без дыхания минуты три, а то и больше. Ползи по дну; только, упаси боже, не выставь задницу — тогда нам обоим гроб…

…Пальцы Сирила стали нечеловечески твердыми и цепкими. Капкан, а не рука. Эдне было больно: отравленная вода резала открытые глаза, под ребра словно вонзилось сверло, — но он тащил, тащил ее за собой, как подводный буксир. Шпион… Не все ли равно? Лишь бы скорее. Должно быть, действие пилюли оканчивается раньше, чем положено. И здесь обман… Наверх! Только наверх! Там воздух и — милосердная пулеметная очередь.

Почувствовав, как забилась, забарахтались девушка, пытаясь вырвать у него руку, Сирил схватил Эдну за волосы, поволок по дну. Она царапалась, извиваясь с нерассуждающим, звериным упорством…

Потом они долго отдыхали, лежа в осоке. Даже вонючее болото казалось райским местечком после подводной прогулки. Опьяняла сама возможность дышать.

Передохнув, прошли еще с полкилометра по руслу. Сирил уже не особенно скрывался, шел во весь рост и громко щелкал ножницами. Затем Сирил дал знак выходить из реки. Но раздеться и посушить одежду не позволил: “Некогда, некогда, ночь теплая, обсохнем на ходу…”

Он опять чуть ли не волоком тянул Эдну за собой — по громадной, изрытой оврагами равнине под безлунным куполом. Девушка уже не протестовала и не сопротивлялась. Ее как-то сразу покинули силы. Словно был перекрыт источник, питавший тело. Шла пошатываясь, загребая ногами рыхлый грунт. Споткнувшись, упала ничком, и Сирил не успел поддержать ее…

Стоя над девушкой, привыкшими к темноте глазами он наблюдал, как, подобно рыбине, выброшенной на сушу, мучительно-долгим движением Эдна перекатывается с живота на бок. Как, придвинув к себе измокшую сумку, непослушными пальцами роется в ней, бормочет что-то и впрямь безумное, бессмысленное… Нашла. С огромным трудом сев, привычно воткнула в руку повыше локтя маленький золоченый шприц — и сразу, блаженно застонав, откинулась на спину…

…Господи, да как же его звали, того лейтенанта, который заставил две орбитальные платформы с боевыми лазерами вступить в поединок?! Имя такого человека следовало бы помнить…

Платформы столь усердно полосовали друг друга лучами, что обе оказались лишенными энергии и полностью неуправляемыми; одна потом сгорела в нижних слоях, а другая, наверное, до сих пор летает — металлоломом стоимостью в четверть миллиарда… Молодец, лейтенант! А всего-то рядовой программист, один из многих слуг большого стратегического компьютера…

На рассвете выпала холодная роса. Остановившись, Сирил посмотрел на часы. Затем — на небо в перистых облаках, наливавшееся у края ледяной зеленью. Вокруг лежали бесплодные земли, открытые всем ветрам. Седая трава росла отдельными кустами, похожими на бритвенные помазки. У восточного горизонта невидимо вздыхало и погромыхивало море. А совсем близко, за рощей старых светлокорых тополей, стояли здания.

Впрочем, можно ли было назвать зданиями эти чудовищные коробки из железобетонных блоков? Без окон и дверей, без штукатурки, с грубыми незамаскированными швами. И каждый из этих слепых и глухих “домов” был велик, точно заводской цех.

Вдоль ряда кладбищенски мрачных, страшной тяжестью подмявших землю корпусов шла узкоколейка с застывшим на ней подъемным краном. У ближайшего фасада тупиком оканчивалось стратегическое шоссе.

— Зачем мы здесь? — спросила Эдна, и странно прозвучал ее голос в безлюдных, быстро светлевших просторах. — Что это? Что ты собираешься делать?

— Прежде всего, где-то сесть. Ноги совсем стер — песок попал, что ли…

Они расположились в глубине рощи, чудом уцелевшей рядом с похожими на дурной сон постройками. Сев на подстеленных куртках в орешнике, спиной к бетонной, безобразию, распаковали принесенный Сирилом непромокаемый сверток с едой. Было свежо. Эдна жадно глотала горячий эрзац-кофе.

— А что говорят в городе… об этом месте? — меланхолически жуя, поинтересовался Сирил.

— Да, в общем, ничего толкового. Знают, что запретная зона, что-то ужасно секретное, и помалкивают. Начнешь болтать, неприятностей не оберешься…

— Правильно, — сказал Сирил, намазывая горчицей последнюю сосиску. — Хочешь? Ну, так я сам съем… Слушай, принцесса, главный мой секрет. Я — не шпион.

— А кто?

— Инженер-радиотехник. Работал в Ангусе, на стратегическом заводе.

— Ого! И карточка, небось, серии “С”?

— Точно. Но, как видишь, это меня не остановило, когда я узнал, что… что здесь должно произойти. Сегодня Через… двадцать шесть минут.

— Произойти? Что? — цепенея, пролепетала Эдна. В ее чумазом лице под грязно-голубым козырьком не было ни кровинки. Будто вернулся слой вчерашнего загробного грима.

Сирил неторопливо наполнил крышку термоса, отхлебнул.

— Ты ничего не слышала о проекте “Плутон”?

— Болтали что-то по ящику, я не очень слушала. Это там… в космосе, что ли?

— Ага, в космосе. Нам, видишь ли, уже мало орбитальных платформ с лазерами, которые сделали страну нищей. И гамма-бомб, и искусственных ураганов, и бактерий, жрущих металл… — Сирил заставил себя успокоиться, заговорил тише. — Ну, как бы тебе объяснить… Это такой спутник, с особой орбитой. Иногда он подходит совсем близко к Земле. И тогда на нем включают инфразвуковое орудие.

— Какое-какое?

— Ин-фра-звуковое. Инфразвук, — знаешь, что это? Он очень низкий. Ниже самого толстого баса. Бу-у-у!.. — Сирил для демонстрации загудел, как в бочку, но Эдна не улыбнулась. — В общем, человеческое ухо его не слышит. Но при определенной частоте инфразвук может разрушать, как бомба. Даже хуже. Вот опустился над этим чертовым местечком спутник… через двадцать одну минуту… включит орудие, и начнется!.. Сначала распадутся живые ткани… все организмы. Потом рухнут эти гробы. Но орудие станет работать дальше, принцесса; и все, что есть на полигоне, превратится в пыль, мелкую-мелкую, мельче пудры. Здесь будет впадина, полная пыли; пыльное море, как на Луне. Когда налетит ветер, пыль поднимется до самых облаков и затмит солнце. Наступит ночь среди дня, моя милая, ночь и холод…

Эдна, у которой давно уже катились слезы по щекам, отвернулась — и сквозь увядшую листву тополей увидела воспаленный желто-розовый восход. Растаяв в теплом утреннем потоке, исчезли последние звезды. Волна за волной накатывался день. В сторону моря было уже больно смотреть — там словно разливался расплавленный чугун.

— Значит, тут будет испытание?

— Да. Первый натурный эксперимент программы “Плутон”.

— Но какой же смысл в том, что мы… Умереть можно было бы куда проще!..