Роберт Хайнлайн - Дорога Славы

Саблю никогда не заест, перезаряжать ее не надо, она всегда наготове. Самый большой ее недостаток — это необходимость высокого мастерства и полной терпения и любви тренировки для овладения этим мастерством; этому нельзя научить свежих рекрутов за считанные недели или даже месяцы.

Но превыше всего (и это было подлинной причиной, почему я сжимал в руке свою Леди Вивамус и чувствовал ее готовность укусить) — это то, что у меня появлялось мужество даже в таком месте, где я был испуган до потери слюны.

Они (кто бы они ни были) могли застрелить нас из засады, отравить газом, переловить в ловушки, да что угодно. Но все это они могли сделать, даже если бы я тащил одно их этих чудных ружей. С саблей в руке я был раскован и смел — а это обеспечивало моему крохотному “отряду” относительно большую безопасность. Если командиру для успокоения нужна кроличья лапка, он должен ее носить — и средством, лучшим, чем кроличьи лапки всего Канзаса, была для меня рукоять милой моей сабли.

Коридор тянулся все дальше вперед без изменений, без звуков, без угрозы. Вскоре уже нельзя было разглядеть выход наружу. Чувство было такое, что великая Башня пуста, однако не мертва; она была жива, так же, как жив по ночам музей. Я крепче сжал саблю, потом намеренно расслабился и размял пальцы.

Мы подошли к крутому повороту налево. Я резко остановился.

— Стар, этого на твоей схеме не было.

Она не ответила. Я продолжил настойчиво:

— Ну не было ведь. Верно?

— Я точно не помню, милорд.

— Ну, а я помню. Мда…

— Босс, — сказал Руфо, — а вы как пить дать уверены, что мы нырнули в нужное гнездо?

— Я уверен. Я могу ошибиться, но я не неуверен. Если я ошибаюсь, то мы в любом случае обречены. Ммм… Руфо, возьми-ка свой лук, повесь на него шапчонку и высунь ее там, где бы обыкновенный человек выглянул из-за этого угла — и чтоб совпало по времени с тем, когда выгляну я: только пониже. — Я бухнулся на живот.

— Внимание….. ДАВАЙ! — Я украдкой осматривался в шести дюймах над полом, пока Руфо наверху старался вызвать огонь на себя.

— Ничего не видать, только пустой, теперь прямой коридор.

— Ладно, давайте за мной! — мы бросились за угол.

Несколько шагов спустя я остановился.

— Что за чертовщина?

— Что-то не так, босс?

— И даже очень. — Я повернулся и понюхал воздух. — Что-то определенно не так. Яйцо вот в этой стороне, — сказал я, показывая, — ярдах примерно в двухстах по карте чертежного блока.

— Разве это плохо?

— Не знаю. Потому что оно было под тем же углом в том же направлении, слегка влево, до того как мы свернули за угол. Значит, сейчас оно должно было бы быть справа.

Руфо сказал:

— Слушайте, босс, а почему бы нам просто не пойти по тому ходу, который вы запомнили? Вы могли и забыть какой-нибудь там малюсенький…

— Молчи. Наблюдай за коридором впереди. Стар, встань вот там в углу и следи за мной. Я сейчас кое-что выясню.

Они заняли свои места, Руфо впередсмотрящим, а Стар там, где она могла глядеть в обе стороны, на прямоугольном повороте. Я отошел назад в первое колено коридора, потом вернулся. У самого поворота я закрыл глаза и пошел не сворачивая.

Еще после дюжины шагов я остановился и открыл глаза.

— Вот и доказательство, — сказал я Руфо.

— Доказательство чему?

— Что в этом коридоре поворота нет. — Я показал рукой на поворот.

Руфо забеспокоился.

— Босс, как вы себя чувствуете? — Он хотел коснуться моей щеки,

Я отстранился.

— Меня не лихорадит. Идите оба со мной.

Я отвел их футов на пятьдесят назад за тот прямой угол и остановил.

— Руфо, выпусти стрелу вон в ту стену впереди нас на повороте. Подними ее так, чтобы она ударила в стену футах в десяти над полом.

Руфо вздохнул, но сделал, как велено. Стрела поднялась, как положено и исчезла в стене. Руфо пожал плечами.

— Видно, стена наверху здорово мягкая. Босс, из-за вас мы потеряли стрелу.

— Возможно. По местам и следовать за мной.

Мы снова повернули за угол и… напрасно потраченная стрела лежала на полу немного дальше, чем расстояние от места стрельбы до поворота. Подобрать ее я предоставил Руфо; он внимательно вгляделся в клеймо Доральца у оперения и вернул ее в колчан. Он не сказал ни слова. Мы пошли дальше.

Вот и место, где вниз пошли ступени, но где на схеме в голове у меня значились ступеньки, ведущие вверх.

— Внимательнее на первой ступени, — передал я назад. — Нащупайте ее ногой и не падайте.

Ступени казались нормальными для ведущей вниз лестницы — с тем исключением, что шишка направления подсказывала мне, что мы ПОДНИМАЛИСЬ, и соответственно изменялось направление и расстояние до цели. Решив наскоро проверить это, я закрыл глаза и обнаружил, что и на самом деле поднимаюсь, а глаза мои меня обманывают. Было похоже на одно из “кривых домиков” в парке отдыха, в которых “ровный” пол может быть каким угодно, но только не ровным. Похоже, только втрое сильней.

Я бросил сомневаться в точности схемы Стар и держал в уме ее маршрут, невзирая на то, что представало перед моими глазами. Когда коридор разделился на четыре прохода, в то время как память моя указывала на простую развилку с ведущим в тупик одним концом, я без колебаний закрыл глаза и пошел, доверившись чутью, — и Яйцо осталось на положенном ему месте у меня в уме.

Но Яйцо не всегда приближалось с каждым зигзагом и поворотом, разве только в том смысле, что прямая линия не самое короткое расстояние между двумя точками, — не так ли и всегда? Дорога была запутанной, как кишки в животе; у архитектора, видно, вместо угольника был крендель. Хуже того, когда мы в который раз карабкались по лестнице “вверх” — на ровном по карте месте, — мы внезапно попали в поле искажения гравитации с полным поворотом и неожиданно посыпались по стенам на потолок.

Вреда это не причинило, только когда мы долетели донизу, произошло обратное изменение и нас скинуло с потолка на пол. Глядя в оба, я помог Руфо собрать стрелы, и мы снова отправились в путь. Мы уже близко подошли к логову Рожденного Никогда — и к Яйцу.

Проходы постепенно стали каменистыми и узкими, ложные изгибы сжатыми и трудно разгадываемыми. Начал пропадать свет.

Это было не самым худшим. Темноты и тесноты я не боюсь; клаустрофобия у меня появляется только в лифте универмага в день дешевой распродажи. Но я учуял крыс.

Крыс, уйму крыс, скачущих и верещащих за стенами вокруг нас, над нами и под нами. Я вспотел и пожалел, что выпил в тот раз столько воды. Тьма и теснота усилилась так, что нам уже приходилось про’бираться на четвереньках по грубо вырубленному в скале туннелю, потом едва ползти на животе в полной тьме, как будто пробиваясь на волю из замка Иф… а крысы теперь уже, пища и повизгивая, пробегали рядом с нами.