Чед Оливер - Неземные соседи

Макс увидел, что пастух осматривал свою палку, намереваясь двинуться в путь.

— Вы идете туда? — спросил он. — Я иду с вами. И оба крупными шагами спустились в долину. Вскоре и остальные беглецы очнулись от тяжелого сна.

— Макс? Где Макс? — спросила Ева, стоя на пороге хижины и прислонясь к стене. Она чувствовала себя настолько измученной, что еле держалась на ногах.

Губерт ответил ей с непривычной заботливостью. Они подошли к изголовью матери, опасаясь ее отчаяния при пробуждении. Госпожа де Мирамар открыла глаза, но взгляд ее уже не узнавал детей. Неподвижная и безмолвная, она не различала даже голоса своего мужа… Она позволила отвести себя на скалу перед входом.

Ивонна очнулась от тяжелого сна последней, как бы пробуждаясь от летаргии.

— О госпожа Андело! Госпожа Андело! — молила она, простирая руки.

Склоняясь над ней, госпожа Андело тихо ее успокаивала.

— Я не хочу умирать, госпожа Андело… Я не хочу, чтобы мы утонули.

— Вы не умрете, Ивонночка, — обещала госпожа Андело.

— Вы сказали: все спасутся! — отвечала Ивонна. — А во г. видите… моя сестренка…

Рыдания заглушили ее голос.

— Госпожа Андело… Вы помните тот вечер, в Париже?.. Вечер обручения Евы?.. Вы сказали: “Массы воды… массы воды снова ринутся на сушу”… Вы уже тогда об этом знали, госпожа Женевьева, уже тогда?..

Ее полные слез глаза смотрели на госпожу Андело, ширясь от неведомого ужаса.

Госпожа Андело прижалась головой к ее плечу.

— Да, нет же, малютка… Я не знала… Иногда, правда, мне чудилось что-то такое, что внушал мне другой… Но все-таки я думала, что этого никогда не будет…

Наступило долгое молчание.

Приподнявшись на своем ложе, Ивонна смотрела, как бледное утреннее солнце золотило снежные вершины.

— Если надо будет еще взбираться наверх, — я не смогу… — прошептала она. — Никогда не смогу… Когда же можно будет успокоиться, госпожа Андело?

В отверстии хижины показалась высокая фигура: мужские штаны, красный платок, закрывавший волосы, улыбающееся обветренное лицо, покрытое рубцеватыми морщинами. Загоревшие руки протягивали крынку с молоком. В оцепеневшей памяти молодой девушки пробудился неясный образ.

— Это вас зовут Инносантой? — спросила она тихо…

Инносанта Дефаго уже полвека как принимала в хижине Бунаво туристов Южного Зуба. Она их угощала, подкрепляла едой и услуживала, а иногда даже сопровождала их в горы. К ней шли инстинктивно, как к силе, которая умела за себя постоять. Она привыкла отдавать приказания и отвечать за свои поступки.

— У меня нет кофе, — сказала она своим резким голосом. — Но это козье молоко еще совсем теплое. Пейте, малютка.

Ивонна осушила крынку. Вскоре она смогла уже двинуться с места и присоединилась к сестре, сидевшей на камне возле своей матери. В нескольких шагах от них Франсуа, работник Инносанты, доил козу и наполнял молоком чашки и стаканы, вынутые из саквояжей. Несколько женщин и детей разбрелось по окрестностям, чтобы собрать обезумевших животных, разбежавшихся по всем направлениям.

— Ну, сударыня, надо взять себя в руки! — сказала Инносанта, предлагая госпоже де Мирамар лучшую из своих чашек. Та схватила ее и машинально выпила до дна.

Но когда ее муж увидел, что маленький Поль чуть не подавился, слишком быстро глотая молоко, он отвернулся, заглушая свои рыдания. Образ Жермены предстал пред ним слишком ясно.

— То, что осталось, — объявил Поль, — для Жермены! Она скоро вернется? — добавил он слабым, умоляющим голосом.

Мать подняла свое бесчувственное лицо. Госпожа Андело поторопилась увести ребенка.

Солнце заливало ледник, скалистую землю, высокие сланцевые стены. Госпожа де Мирамар лежала в хижине. Остальные расположились на нагретых камнях, обмениваясь редкими словами. Глаза их, следуя по склону долины Сюзанф, возвращались к предельной линии тощего пастбища, круто обрывавшейся вдали. Они с тревогой ожидали появления черной ужасающей зыби…

Наконец вдали появились две фигуры. Макс и пастух приближались быстрыми шагами…

— Вода, кажется, остановилась, — кричал Макс.

Он присоединился к ним. Вода поднялась до вершины ущелья Бунаво, затопив перевал д’Ансель. Горе тем, которые искали спасения после них! Она почти до шла до Новых Ворот, которые выходят на долину Сюзанф.

— Склоны, по которым мы прошли вчера ночью, находятся под водой, — объяснял Макс. — Немного этой травяной полосы., вон там…

У них вырвался глубокий вздох облегчения…

В течение часа Макс и пастух лежали, склонившись над пропастью. Вода не поднималась. Была ли это окончательная остановка? Не сделает ли она новый скачок? Они решили наблюдать по очереди. Старый Ганс, не говоря ни слова встал и медленно направился к Новым Воротам.

— Она, несомненно, достигла своего кульминационного пункта, — сказал де Мирамар. — Она начнет спадать…

— Не забудьте, — ответил Макс, — что наводнение уже несколько раз замедлялось, а потом двигалось дальше с еще большей скоростью.

Они стояли, как люди, спасшиеся от кораблекрушения, прижавшись друг к другу, еще дрожа от пережитых ужасов. Они были так разбиты усталостью, что малейший жест вырывал у них крик боли. Они удивленно смотрели друг на друга, оглядывая свои рваные одежды, изодранную в клочья обувь, израненные руки. Теперь, когда чувство близкой опасности миновало, к ним вернулась способность вспоминать. Мысли, которые неясно шевелились в голове во время бегства, захватили их целиком. Им представилась картина всеобщего бедствия: весь мир под водой, исчезнувшие города… Париж! Лондон!.. Рим!.. Флоренция!.. Женева!.. Ах, Париж! А люди?.. Несколько оставшихся в живых существ, затерянных на вершинах, зовущих о помощи и лишенных возможности сообщаться друг с другом… Раздирающий душу образ любимых лиц обрисовывался с отчетливой ясностью… Что с ними сталось?..

— Мой брат… — прошептал задыхающимся голосом де Мирамар.

И жалобно продолжал:

— Моя маленькая Жермена…

— Мои родители… — простонал Макс.

— Наши друзья…

Ева думала о Жане Лавореле. Она вспомнила, что он хотел взобраться на Южный Зуб. Остался ли он жив? Ютится ли он где-нибудь на одной из этих вершин?

Они хранили тяжелое молчание, и каждую минуту перед ними раскрывались новые картины бедствия.

— Спасены… Но на сколько времени? — произнес вдруг Губерт.

Эти слова поставили их лицом к лицу с действительностью, и взгляды их устремились на долину, служившую им убежищем.

Зажатая между пустынными рядами Южного Зуба и цепью снежных вершин с прилегающим к ним величественно сверкающим ледником, долина Сюзанф поднималась отлогим скатом к перевалу, высокая стена которого закрывала горизонт. При ярком солнце она открывалась целиком: без единого деревца, сверкающая и голая, с хмурой скалистой почвой, на которой среди жидкой травы виднелись редкие пучки ярких цветов. Поток, падающий с ледника по отвесным стенам, наполнял тишину однообразным шумом. Насколько охватывал взгляд, нигде не виднелось человеческого жилья, если не считать убогой хижины, затерянной между скал в пустыне сланца и льда.