Жерар Клейн - Боги войны. Запрещенная реальность. Зеленая машина.

Мы пересекли зал и стали подниматься по бесконечным ступеням лестницы, ведшей на крышу здания. Очутившись, наконец, под самым куполом, мы выбрались сквозь люк на крышу. Признаюсь, у меня вырвался крик восхищения при виде величавой панорамы, открывшейся моим глазам.

Несомненно, дворец науки значительно превосходил высотой собор св. Павла. Вокруг нас на протяжении нескольких миль расстилался гигантский город. Четкая сеть улиц своей симметричностью напоминала гигантскую каменную паутину. Только с птичьего полета можно было до конца оценить всю математическую красоту городского плана. Гигантский город казался какой-то застывшей музыкальной симфонией. Отдельные улицы представлялись мне четкими ритмами, воплощавшими в тысячах вариаций единую, основную музыкальную идею. Улицы были пусты, и город представлялся огромным прекрасным некрополем. Кольцо ослепительной растительности окружало столицу муравьев. Канал алой лентой извивался среди цветущих лугов и мерцавших изумительными красками полей. Далее до самого горизонта тянулась мертвая, выжженная пустыня. Цветущий оазис муравьиной культуры казался затерянным среди безбрежных песков.

“Как изумительный символ борьбы разума с мертвой природой!” — подумал я.

Мои размышления были прерваны Эрауэком. Муравей безмолвно указал мне на аэролит. Огромный, отточенный подобно пушечному ядру, камень выступал из жерла пушки, поднимавшегося над крышей здания. Прикрепленная к аэролиту зеленая машина была окутана непроницаемым для воздуха и звука чехлом.

Эрауэк занял место в машине и подал мне знак последовать его примеру. Подобно мне, он был одет в костюм, сделанный из особого воздухоупорного материала. Он держал в своих щупальцах небольшой телескоп. Такой же телескоп был предназначен и для меня. Приложив его к глазам, я невольно испустил крик изумления. Прямо передо мною стояла огромная летучая мышь, бессмысленно выпучив свои круглые белые глаза. Я подивился мощности марсианского прибора: летучий гигант находился от меня на расстоянии по крайней мере двухсот миль, но был виден в натуральную величину.

Бросив прощальный взгляд на марсовый пейзаж, я занял место на мотоциклете рядом с Эрауэком. Муравей приветливо заговорил со мной, обнаруживая совершенно неожиданную словоохотливость. Казалось, он был несколько возбужден. Он сообщил мне, что затмение должно начаться через несколько мгновений: снаряд будет выпущен в тот самый момент, когда солнечный диск целиком покроется тенью. Мы будем мгновенно выброшены за пределы марсовой атмосферы. Я невольно пожалел, что не смог познакомиться с конструкцией гигантской машины, служившей для выбрасывания снарядов в космическое пространство. Аэролит наш должен был совершить пробег в 5.500.000.000.000 миль. Нам предстояло облететь всю Солнечную систему, употребив на это два года и десять дней.

Я спросил Эрауэка, можно ли считать вычисления астрономов вполне точными. Он отвечал, что они ручаются за абсолютную точность своих расчетов. Марсианам уже не раз случалось выпускать аэролиты, подобные нашему, на различные планеты, в том числе и на Землю. Знак, виденный Найтингелем, означал отлет аэролита на Землю. Однако муравьям еще не удавалось облететь вокруг всей Солнечной системы. Предыдущая экспедиция потерпела неудачу, так как не было учтено притяжение спутника Нептуна: вместо того, чтобы продолжать свой молниеносный пробег, аэролит умчался за пределы нашей Солнечной системы в безбрежные мировые пучины. Я не мог подавить ужаса, и спросил Эрауэка, может ли случиться нечто подобное и с нами. Он отвечал, что упомянутая погрешность в вычислениях была впоследствии исправлена.

— Нельзя, конечно, поручиться, что в вычислениях не встретятся другие ошибки, — спокойно прибавил он.

По-видимому, он был мало озабочен своей судьбой и с радостью был готов отдать жизнь на пользу науки. Что касается меня, я был приговорен к смерти, и, в конце концов, мне было безразлично, где погибнуть, в виду Земли или в бездонных космических просторах. Желая переменить тему разговора, я спросил Эрауэка, будут ли муравьи нас провожать. Он поглядел на меня с крайним изумлением и сказал, что никто из его собратьев не станет ради нас отрываться от своих дел.

Итак, мы стали поджидать момент полного затмения Солнца. Густая, черная тень медленно ползла по солнечному диску, постепенно его закрывая. Алые небеса начали темнеть. Казалось, наступила вечная ночь. Мне стало невольно жутко от этого зловещего мрака, окутавшего планету, и я поймал себя на желании снова увидеть освещенное алое небо, еще недавно казавшееся мне таким ненавистным. Огромное здание дворца науки потонуло во мраке. Сидевший рядом со мною Эрауэк казался огромной черной тенью. Невозможно было уже разглядеть очертания висевшего над нами аэролита. Через несколько мгновений от Солнца осталась только узенькая светлая полоска. Я бросил прощальный взгляд на планету, которую навеки покидал. Еще мгновенье — полоска света исчезла, и все кругом потонуло в непроницаемой мгле.

В тот же миг раздался оглушительный взрыв; ужасный толчок заставил меня опрокинуться навзничь в седле мотоциклета. Я почувствовал, что аэролит отделился от крыши здания и с головокружительной быстротой несется в пространство. Оглушенный и потрясенный взрывом, я начал впадать в забытье. Все мое существо охватило странное оцепенение.

Придя в себя, я увидел, что нахожусь высоко над планетой. Сидевший передо мной муравей спокойно смотрел в телескоп. Наш аэролит беззвучно преодолевал космическое пространство. Планета была так далека от нас, что на ней едва можно было разглядеть красные нити каналов.

Признаюсь, первое время нашего путешествия я чувствовал себя далеко не в своей тарелке. Однако вскоре я привык к своему новому положению. Сознание мое прояснилось, мысли заработали с изумительной ясностью. Мы неслись в пространстве со скоростью многих тысяч миль в час. Огромное насекомое спокойно и сосредоточенно продолжало свои наблюдения и вычисления; казалось, оно находилось у себя в лаборатории.

По прошествии некоторого времени меня снова охватило чувство невыразимой тоски и одиночества. Однообразно тянулись дни за днями, ничем не отличаясь друг от друга. Я невольно завидовал муравью, поглощенному своей напряженной умственной работой. Казалось, он не сознавал всего ужаса нашего положения и не думал о грозившей нам гибели. Он был совершенно лишен нервов.

По временам мне казалось, что я сплю и вижу какой-то ужасный, мучительный сон. Я забывал, кто я и где нахожусь. Мне стоило огромного умственного напряжения заставить себя поверить, что я действительно доктор Артур Сэвэдж Джинкс и лечу в мировом пространстве, в компании гигантского насекомого.