Фриц Лейбер - Избранное. Том 2: Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы

Зейн, пропустив мимо ушей как вопрос, так и предложение, продолжал:

— Не удивляет ли тебя, Гаспар, что книги для роботов пишутся отдельными личностями, такими, как я, в то время как люди читают лишь написанное машинами? Историк смог бы разглядеть здесь разницу между молодой и вырождающейся расой.

— Зейн, и ты называешь себя… — сердито начал Гаспар, но остановился на полуслове. Он уже готов был сказать «И ты называешь себя живым существом, когда сам сделан из жести?» Хотя это было бы не только невежливо и неточно — роботы содержали в себе не больше жести, чем обычные жестяные банки, — но и в корне несправедливо. Зейн был определенно куда более живым, чем девять десятых людей из плоти и крови.

Робот выждал несколько секунд, а затем стал развивать свою мысль дальше:

— Постороннему наблюдателю, такому, как я, абсолютно ясно, что в любви людей к словодури присутствует значительный элемент наркомании. Стоит вам только открыть книгу, как вы сразу же впадаете в транс, словно приняли большую дозу наркотического вещества. Спрашивали ли вы себя когда-нибудь, почему словомельница не может написать настоящее художественное произведение? Что-нибудь основанное на голых фактах? Я не имею в виду автобиографии, книги по медитации, «Сделай сам» и популярную философию. Тебя никогда не удивляло, почему роботам не нравится словодурь, почему они совершенно не способны воспринимать ее? Понимаешь, это чтиво кажется бредом даже для меня.

— Может быть, это слишком тонко для них, да и для тебя тоже! — огрызнулся Гаспар, доведенный до отчаяния критикой его любимой формы ухода от реальности и еще больше неодобрением Зейном тех машин, перед которыми он преклонялся. — Перестань есть меня поедом!

— Ну, ну, смотри, чтоб артерия не лопнула, старая плоть, — миролюбиво согласился Зейн. — Странное выражение — «есть меня». Каннибализм — это, пожалуй, единственный порок, в котором наши расы не могут упрекнуть друг друга. — Он снова углубился в книгу.

Зазвонил телефон. Гаспар автоматически поднял трубку, потом заколебался, но все-таки прижал ее к уху.

— Говорит Флэксмен, — залаял голос. — Где мой мозг? Что случилось с теми двумя кретинами, которых я послал?

Пока Гаспар подыскивал в уме достаточно достойный отпор, из трубки донеслась целая серия шлепков, хлопков, стонов и вздохов. Когда шумиха улеглась, последовала минутная пауза, а затем живой голос заговорил с секретарскими интонациями:

— Рэкет Хауз. За мистера Флэксмена говорит мисс Джиллиган Назовитесь, пожалуйста.

Гаспар узнал голос благодаря бесчисленным интимным свиданиям. Это был голос Элоизы Ибсен.

— Здесь Номер Седьмой из отряда мстителей за словомельницы. Вызываю Петлю, — импровизируя на ходу и стараясь изменить голос, ответил он хриплым шепотом и попытался придать ему тон мрачной угрозы. — Забаррикадируйте контору! Только что была замечена известная нигилистка Элоиза Ибсен. Она находится на подступах к конторе с вооруженными писателями. Высылаем группу захвата.

— Отмените, пожалуйста, группу захвата, Номер Семь, — немедленно отреагировал секретарский голос. — Эта Ибсен арестована и передана властям… Эй, вы не Гаспар? Я больше никому не говорила о нигилизме.

Гаспар издал леденящий кровь смешок.

— Гаспар де ля Нюи мертв! Так будет со всеми писателями! — прошипел он в трубку и, повесив ее на аппарат, обернулся к роботу, который быстро листал кнйгу. — Зейн, нам нужно мчаться в Рокет Хауз. Элоиза…

В этот момент в комнату, пятясь, вошла девушка в свитере. В каждой руке у нее было по баулу.

— Заткнитесь, — приказала она. — И помогите мне с этим.

— Нет времени, — рявкнул Гаспар. — Зейн, оторви свой синий клюв от книги и послушай…

— Заткнись! — заорала девушка. — Если вы заставите меня уронить это, я перепилю вам глотки ножовкой!

— Хорошо, хорошо, — моргая, сдался Гаспар. — Но что это такое? У нас Рождество или, может, Пасха?

«Это» состояло из двух больших разноцветных баулов. Один из них был квадратным, с широкими красными и зелеными полосами и серебряной лентой, а другой формой напоминал яйцо и был обернут золотой бумагой с большими пурпурными точками и перевязан пурпурной лентой с большим бантом.

— Нет, День Труда — для вас, — сказала девушка Гаспару. — Берите этот. — Она показала на яйцо. — И поосторожнее с ним. Он тяжелый, но очень хрупкий.

Гаспар кивнул и, оценив вес баула, посмотрел на девушку с уважением. Она, должно быть, была крепче, чем казалась, если несла его в одной руке.

— Я так понимаю, что это и есть мозг, о котором спрашивал Флэксмен? — уже более мягко спросил он.

Девушка кивнула:

— Осторожней, не жонглируйте им!

— Послушай, если это действительно такой деликатный механизм, — предложил Гаспар, — то лучше не нести его пока в Рокет Хауз. Писатели опять начали заваруху. Мне только что звонили.

Девушка нахмурилась, потом покачала головой.

— Нет, мы пойдем сейчас и возьмем это с собой. Держу пари, что в Рокет Хауз смогу использовать мозг. Я слишком много намучилась, собирая все для этого путешествия, и не хочу отступать. Кроме того, я обещала, что он пойдет со мной.

— Ты только взгляни сюда, Гаспар, — как раз в этот момент возбужденно заговорил Зейн, поднимаясь и тыча черной книгой писателю в лицо. — Роботы-евреи! Правда! Големы — еврейские роботы, сделанные из глины и управляемые посредством магии, но тем не менее роботы. Клянусь святым Карелом, я никогда и не предполагал, что наша история простирается вплоть до… — Он заметил, что пока был поглощен книгой, положение изменилось, и на две секунды замер, проигрывая про себя последние несколько минут разговора. Затем подхватил у девушки «красно-зеленый пакет со словами: — Прошу прощения, мисс. К вашим услугам.

— Ну, а это зачем? — спросил Гаспар. «Это» было небольшим пистолетом из зеленоватой стали, оказавшимся у девушки под вторым пакетом. — Ох, я понял, вы — наш телохранитель.

— Не-а, — ядовито заметила девушка, поднимая зловеще выглядевшее оружие. — Я просто буду идти за вами, мистер, и если уроните это пасхальное яйцо — пусть даже из-за того, что кто-то захочет перерезать вам глотку, — я выстрелю вам в затылок, точно в середину продолговатого мозга. Впрочем, не следует волноваться: вы ничего не почувствуете.

— Ох, хорошо, хорошо, — обиженно произнес Гаспар, отправляясь в путь. — А где же няня Бишоп?

— Это, — сказала девушка, — вам предстоит логически выяснить, шаг за шагом, боясь ненароком поскользнуться на банановой кожуре.

Веревка — старинный инструмент, но останется полезным навечно. Справедливость данного суждения подтверждала живописная картина. Два компаньона, Флэксмен и Каллингем, привязанные образчиками упомянутого предмета к креслам, восседали за похожим на лук Купидона столом среди разорванных и смятых листов и папок с документами и пузырящихся холмов и потеков пены из огнетушителя.