Джек Лондон - Мечта Дебса

Но когда мы отправились дальше, мы сразу увидели, что разрушение не ограничилось большой дорогой. Волна беглецов захлестнула на своем пути и маленькие поселки. Все было уничтожено, и местность представляла огромный пустырь. Моя дача была построена из камня, а потому уцелела от пожара. Но внутри все было опустошено. Мы нашли в саду труп садовника, вокруг которого валялись расстрелянные ружейные патроны. Очевидно, он упорно защищался. Но двое моих рабочих-итальянцев, так же как и управляющий с женой, пропали бесследно. Все хозяйство было разгромлено. Не осталось ни жеребят, ни телят, ни домашней птицы.

Кухня, в которой беглецы, по-видимому, готовили себе пищу, представляла в высшей степени плачевное зрелище. В саду остались следы от костров. То, что люди не могли съесть, они унесли с собой. Мы не могли найти ни одной корки хлеба.

Остаток ночи мы провели тщетно дожидаясь Дакона, а утром принуждены были с револьверами в руках отражать нападение шести-семи мародеров. Затем мы убили одну из даконовских лошадей.

Часть мяса мы съели, а остальное приберегли. В полдень Коллинс пошел погулять — и не возвратился. Это было ужасным ударом для Гановера; он решил немедленно бежать, и я с трудом уговорил его остаться до утра. Что касается меня, то я был уверен в скором окончании забастовки и решил возвратиться в Сан-Франциско.

Утром мы отправились в дорогу, при чем Гановер с пятьюдесятью фунтами конины, привязанной к седлу, поехал на юг, а я с таким же вьюком — на север. Маленький Гановер остался жив, и я уверен, что до скончания жизни он будет всем надоедать рассказами о своих приключениях.

Я доехал только до Бельмонта, когда три милиционера отняли у меня мой провиант; они сказали мне, что положение становилось все хуже и хуже, что у М. Р. С. был огромный запас провизии, и они могли продержаться еще несколько месяцев. Я поехал дальше, но возле Бэдена на меня напали двенадцать человек и отняли у меня лошадь. Двое из них были полисменами из Сан-Франциско, а остальные десять — кадровыми солдатами. Это было дурным признаком. Очевидно, положение действительно ухудшилось, если даже солдаты начали дезертировать. Я отправился дальше пешком, а они разложили костер и прирезали последнюю из даконовских лошадей. В довершение всего я вывихнул себе ногу и с трудом добрался до южной части Сан-Франциско. Всю ночь я пролежал в каком-то сарае, дрожа от холода и сильнейшей лихорадки. В этом сарае я принужден был проваляться двое суток, после чего, опираясь на самодельный костыль, кое-как добрался до города.

Я не ел трое суток и потому был очень слаб. Мне помнится, как во сне, что мимо все время проходили отряды регулярных войск и полицейские с семьями, шедшие, для безопасности, большими партиями. Придя в город, я вспомнил вдруг тот дом, в котором жила семья рабочего, накормившего меня обедом за серебряный кубок. Мучимый голодом, я направился туда; уже стемнело, когда я начал с трудом взбираться по лестнице. У меня закружилась голова, но я успел постучаться костылем в дверь, после чего, должно быть, потерял сознание. Я очнулся в кухне, кто-то обтирал мне лицо мокрым полотенцем и вливал в рот виски. Я стонал, задыхался и бормотал, что у меня нет больше серебряных кубков, но что я им впоследствии заплачу, если они меня накормят. Хозяйка перебила меня.

— Ах вы, бедняга, — сказала она, — разве вы не слыхали, что забастовка прекращена сегодня утром? Конечно, мы вас сейчас накормим.

Она начала хлопотать. Достала копченой ветчины, собиралась ее поджарить.

— Дайте мне скорее хоть один кусочек, — попросил я.

И с наслаждением уплетая ветчину, я слушал рассказ ее мужа о том, что все требования М. Р. С. удовлетворены. Телеграфное сообщение было уже восстановлено, и ассоциации хозяев всюду пошли на уступки. Так как в Сан-Франциско не оставалось больше предпринимателей, то за них поручился генерал Фольсом. С завтрашнего дня должны были начать ходить пароходы и поезда; жизнь восстанавливалась.

Так закончилась всеобщая забастовка. Мне бы не хотелось пережить ее вторично. Это куда хуже войны! Всеобщая забастовка — жестокое и безнравственное дело. И человеческий ум должен был бы научиться управлять промышленностью более достойным образом.

Гаррисон продолжает у меня служить шофером М. Р. С. потребовал, чтобы все служащие заняли свои прежние места. Броун ко мне не возвратился, но остальная прислуга вернулась и служит до сих пор. Я не мог сердиться на них за пропажу серебра и провианта, — в конце концов несчастные спасали свою жизнь.

Я тогда не решился отказать им, а теперь я уже не могу этого сделать, ибо все они — члены М. Р. С.

Тирания организованного труда превышает меру человеческого терпения. Нужно что-то предпринять.

Центнер = 50,8 кг.