Алла Дымовская - Наледь

— Румпельштильцхен! — Из сказок братьев Гримм, и что бы это значило? Яромир терялся в догадках.

Инженер обзавелся новым фонарем, теперь мощным электрическим — в обязанностях Нюшки ныне лежала ежедневная аккумуляторная подзарядка, — и шествовал в дозор, вооруженный современной техникой, вместо доисторического и безвременно пришедшего в негодность керосинового страшилища. «Лукавую грамоту» не всегда и брал с собой, к чему, если рядом вечно отирался Хануман, а уж на Царя Обезьян в этом смысле можно было положиться. Как-то раз во флигеле нехорошо заурчало, завозилось, завздыхало, Яромир уж думал бечь за барабаном, куда там! Хануман лишь фыркнул, и немедленно в разные стороны брызнули мохнатые прозрачные тени, виновато съежившиеся в комок. Надевал на себя «лукавую грамоту» инженер в одном только случае, когда приходила им обоим охота прогуляться в репейниковый огород, сиречь Панов лабиринт. Хануман по обыкновению шествовал впереди, завлекая приятеля в чащу, и неожиданно бросал, улетучиваясь коварно вверх. Тогда Яромир, пережив несколько мгновений сладкого ужаса (вдруг и бенгальский тигр!), стучал изо всей мочи в барабан, и дорога к флигелю немедленно находилась. Впрочем, никакой прямой опасности не было, в присутствии Ханумана нечисть не думала являть себя, а Яромир не настаивал, хотя и полагал однажды посетить лабиринт на свой страх и риск, с «лукавой грамотой», но без Царя Обезьян — последний пусть охраняет с крыши.

Карты тем временем были розданы на следующую игру в «подкидного», Яромир так и знал — ему достались одни шестерки и девятки, — поэтому без церемоний отобрал у Ханумана его долю, всучив взамен свою. Царь Обезьян не возражал, задумчиво принялся разглядывать противоположную стену, на коей с недавней поры красовалось ковровое панно «Олени на водопое», ярких, вокзальных тонов. Яромир на удочку не попался, знамо дело, едва стоит отвернуться, и прости-прощай, хитрый обезьяний царь тут же обменяет шестерки на тузы.

— Завтра выходной, — скорее себе, чем партнеру, напомнил Яромир и в предвкушении затаил дыхание. — И завтра же Евграф Павлович обещал поведать всю правду о тайнах города Дорог. Стало быть, уже не рано!

— Когда запретный плод поспел, сорвать его и всякий будет смел! — прокомментировал грядущие обстоятельства Хануман, побил козырную десятку простым валетом.

— Куда прешь! Ишь, зенки выпучил! Бубнового клади, а не то забирай, и вот еще две в довесок! — Инженер выбросил на стол «подкидного». — С тобой дерьмо хорошо наперегонки есть, пока зазеваешься, ан уж и нету!

— Прими без злобы, что дается, и жди, когда назад вернется! — с мудрой обреченностью ответил Хануман, забирая десятки.

— Небось, за шулерство и погорел. В своих Девяти Реках? — подколол Царя Обезьян инженер. И то, давно уж не давал ему покоя вопрос, отчего Ханумана так жестоко приговорили к смерти в его родных местах.

— Как раз за горестную честность, — к изумлению инженера, обиделся вдруг его визави. И принялся пронзительно повизгивать от тягостных воспоминаний: — За партией при шахматных фигурах оставил я императрицу в дурах! А надо было проиграть! Янь-ван советовал, ему легко сказать! Когда б с тобой небесный покровитель! А я ведь — сам себе родитель! Моим проказам нет защиты, и судьи все не правдой сыты!

— Это верно. Судьи везде одинаковы. У нас говорят: не подмажешь — не поедешь! — посочувствовал Царю Обезьян инженер.

Они сыграли еще партию. Вничью. Потом Яромиру надоело. Он посмотрел на часы — времени было половина третьего. Стало быть, вдруг сообразил он, завтра давно наступило.

— Нынче, кстати, у Гаврилюка день рождения, — припомнил инженер и сладко потянулся. Очень хотелось вздремнуть. — Пойду, кофе сварю.

Яромир разжег примус и принялся колдовать над кофейником. Хануман тем временем со старанием возводил на столе карточный терем. К возвращению инженера он уж надстроил третий ярус и взялся за забор вокруг.

— Вот твое молоко, — поставил перед ним Яромир полный стакан, — полпроцентное, как ты любишь.

— «Пармалат»? — придирчиво спросил Хануман, принюхиваясь.

— «Пармалат», — подтвердил Яромир, себе налил только что вскипевший кофе.

— В день рожденья всегда есть повод для веселья. Чужого, своего ли, все равно, — лукаво произнес вдруг Царь Обезьян. Потом нравоучительно добавил: — Подарок должен нести в себе познавательную пользу либо символическую ценность.

С этими словами Хануман выдернул из холки крохотный клочок шерсти, помусолил в длинных узловатых пальцах, поднес свалявшийся комок ко рту.

— Не вздумай дунуть! — торопливо предостерег Яромир, поперхнулся кофе. — Хорош выйдет подарочек Гаврилюку! Одного не пойму, какая в нем познавательная польза и, тем более, символическая ценность?

— Угрюмого научит улыбаться, бесстрашного заставит опасаться! — объяснил шутник доморощенный Хануман и все-таки дунул на клочок шерсти.

— Изменись! — еще и плюнул слюной вдобавок.

Из всех четырех углов чисто прибранной сторожки немедленно вспорхнуло по стайке маленьких белых обезьянок с озорными личиками. Пушистое, галдящее стадо тут же выскочило вон в двери и метнулось по двору.

— Не станет Анастас улыбаться, а возьмет ружье, ответственно тебе говорю. И опасаться тем более не будет, даже спросонья. Ругаться распоследними матюками — это да! Может, и до рукоприкладства дойдет. А что от Волгодонского нам влетит, предсказываю наверняка, — пророчески произнес Яромир. — Анастас с вечера готовился, одной водки четыре ящика прикупил, уже и по графинам разлил, два ведра салатов — «столичный» и «винегрет», кадушка с малосольными огурцами, даже сырокопченый окорок в дом перенес из погреба — верно, сам видал. А твои макаки ему все раздолбают! То-то веселья будет в Учетном переулке!

Хануман в раздумье почесал плешивую голову.

— Вот-вот! Сперва напроказничаешь, потом включаешь мыслительный процесс. Всегда с тобой так. — Яромир погрозил Царю Обезьян пальцем, но после все же сжалился: — Может, в барабан постучать, а?

— Сомнительно, чтоб толку в том случилось. Ведь стая уж далече удалилась, — вздохнул Хануман. И пристыженно покачал головой: — Не услышат.

— Зато мы услышим Гаврилюка! А завтра, между прочим, и мне достанется. За то, что не удержал и допустил. Будто я нянька!

— Друг должен пребывать в сочувствии к другу. И нераздельны оба для окружающего мира в печали и в радости, — изрек сентенцию Царь Обезьян, выжидающе посмотрел на Яромира.

— Интересно получается. Пакости всегда устраивает один, а на орехи достается другому!

Услышав про орехи, Хануман тоскливо вздохнул. С орехами в городе Дорог была беда. То есть, обычные, грецкие, имелись в избытке, но любимые Хаунмановы, сорта «миндаль», отчего-то отсутствовали. Даже в Пановом лабиринте, как не раз жаловался Царь Обезьян, обожавший миндаль до слезной дрожи. Поэтому упоминание об орехах вышло жестоким.