Эдуард Фукс - Istoria_nravov

Если метресса была возлюбленной лишь в исключительных случаях, то, с другой стороны, как тип, она была формой, в которой только и можно было решить стоявшую тогда на очереди проблему галантности.

Галантность покоится на многообразии и разнообразии. Институт метресс позволял решить обе эти задачи. Любовниц можно менять, если угодно, каждый месяц и еще чаще, чего нельзя делать с женой, подобно тому как можно быть любовницей многих мужчин. Так как институт метресс столь удачно разрешал проблему галантности, то общество и санкционировало его: никакое позорное пятно на метрессу не ложилось. Это так же логично, как и то, что господствующие классы видели в этом институте исключительно им принадлежавшую привилегию. Конкубина-мещанка была в их глазах существом в высшей степени презренным. И так как в эту эпоху все сосредоточивалось вокруг абсолютного государя, то он имел специальное право содержать любовниц, и в княжеской метрессе кульминировали все тенденции этого учреждения. Государь без любовницы был понятием диким в глазах общества. Государи, индифферентные в половом отношении, содержали поэтому фиктивную метрессу, любовницу напоказ, как Фридрих I Прусский в лице графини Кольбе-Вартенберг.

Так как в культе метрессы кульминировал и весь культ женщины, то понятно, что он достигал своих чудовищных форм лицом к лицу с королевской любовницей. Обыкновенно она стояла выше даже законной супруги, часто не более как машины для производства наследников. Госпожа Монтеспан, знаменитая метресса Людовика XIV, имела в Версале двадцать комнат в первом этаже, тогда как королева занимала лишь одиннадцать во втором. Фридрих II, король Прусский, представитель так называемого Просвещения, покрыл стены замка Сан-Суси откровенными портретами своей любовницы, балерины Барберини, великолепный зал этого дворца был посвящен ее прославлению, а королева была изгнана со двора и не имела права даже издали смотреть на Сан-Суси. Это возведение любовницы государя в сан высшего божества выражалось теми почестями, которые обязательно ей оказывались.

Официальная метресса являлась, как равная, рядом с легитимными государынями в обществе. Перед ее дворцом стоял почетный караул, и часто она имела к своим услугам почетных фрейлин.

Подобным же образом чествовали официальных фавориток и при других дворах. Когда Август Сильный был избран королем польским, коронационная церемония превратилась в чествование тогдашней официальной фаворитки, графини Эстерле. Барон Пелльниц сообщает: «Получив диплом на избрание, король поехал в Краков, где короновался с большой пышностью. Графиня Эстерле сопровождала его. Коронация возлюбленного превратилась в своего рода триумф для нее. Она смотрела на всю церемонию из ложи, устроенной для нее в церкви, и было замечено, что, когда король направился к алтарю, он оглянулся на свою любовницу, точно желая сказать, что ей он будет курить фимиам и ей принесет в жертву свое сердце».

Даже государи и государыни других стран обменивались любезностями с официальной фавориткой. Ни Екатерина II, ни Фридрих II, ни Мария-Терезия не считали ниже своего достоинства посылать любезные письма идолу Людовика XV госпоже Помпадур.

Институт метрессы представляет собой поистине перевод на светский язык католического культа Марии. Мария выше Христа. Так выше и могущественнее монарха его метресса, ибо она властвует над ним, она его рок.

Тот, за кого Мария заступается перед Всевышним Судьей, может спокойно рассчитывать на милость неба. Кому сияет благосклонность фаворитки, тому сияют звезды жизни. Последствием этой исторической ситуации был так называемый режим метресс, придающий эпохе старого режима зловещую окраску.

Если мы можем вполне игнорировать огромные злоупотребления, к которым всюду приводило господство метресс, то для истории нравов тем важнее последствия, которые оно имело отчасти для всего населения, отчасти для значительных его слоев.

Так как подчинение воле женщины в эту эпоху находило свое высшее выражение в подчинении воле метрессы, то стать фавориткой было тогда для женщины наиболее выгодной, а потому и весьма желанной профессией.

Высшим же идеалом, достижимым для женщины, было, естественно, стать метрессой государя. Ежедневное зрелище безграничного могущества, которым располагала любовница государя, тот факт, что на всю ее родню и на всех ее знакомых сыпались, как из рога изобилия, богатства и почести, — все это соблазняло множество родителей серьезно считаться с такой возможностью и воспитывать своих дочерей так, чтобы они стали — как тогда выражались — «королевским лакомством».

В нашем распоряжении целый ряд данных. Так, например, Казанова говорит в одном месте своих мемуаров: «В гостинице, где я остановился, я встретил актрису по имени Тоскани, возвращавшуюся со своей молодой, очень красивой дочерью в Штутгарт. Она ехала из Парижа, где пробыла год, так как ее дочь обучалась характерным танцам у знаменитого Вестриса. Я познакомился с ней в Париже и, хотя и не обратил на нее особенного внимания, все же подарил ей маленькую болонку, ставшую любимицей ее дочери. Молодая девушка была настоящим сокровищем, и ей не стоило особого труда убедить меня сопутствовать им до Штутгарта, где я к тому же рассчитывал найти всевозможные развлечения. Мать горела нетерпением узнать, как найдет герцог ее дочь, которую она с детства предназначала для этого развратного государя».

Наиболее фанатично занималась подобными спекуляциями придворная знать. Вместе со своими феодальными занятиями дворянство лишилось и прежней энергии, и чувства собственного достоинства. Исполняя при дворе функции высших лакеев, оно незаметно переняло психику и нравы лакеев. Все родственники неимоверно горды, если красота дочери, жены или сестры оказалась способной возбудить желания государя. Каждая женщина только и думает о том, чтобы привлечь к себе взоры властителя. Все стараются очутиться в таком положении, чтобы сблизиться с королем, и каждую минуту готовы последовать его приглашению. О нравах, царивших при дворе Фридриха Вильгельма II, мы слышим из уст известного директора академии Шадова: «Весь Потсдам был не чем иным, как одним большим домом терпимости. Все семейства мечтали только об одном: иметь дело с королем, с двором. Все наперебой предлагали жен и дочерей. И усерднее всех предлагали представители высшего дворянства».

Ни одно преступление не казалось слишком страшным тем, кто хотел добиться и сохранить за собой выгоду «разделять королевское ложе». Для этого вступали в союз с небом и адом, заказывали мессы и продавали душу дьяволу. К последнему прибегали чаще, так как из лаборатории дьявола брались «медленно действующие» яды и «надежные» любовные напитки, играющие такую видную роль во всех придворных интригах. К репертуару дьявола относилась и отвратительная черная месса, во время которой приносили в жертву князю тьмы маленьких детей в расчете подчинить себе его волю. На подобные эксперименты тратили огромные деньги, зная, что в случае удачи они принесут хороший процент.