Эми Плам - Умри ради меня

Джорджия: «Я тебя просто ненавижу, Кэйт-Бомон-Мерсье!»

Я: «МНЕ УЖАСНО ЖАЛЬ».

Джорджия: «Нашла тут нескольких знакомых, они спасли меня от окончательного унижения. Но тебя все равно ненавижу».

Я: «Прости!»

Джорджия: «Не прощаю!»

Мы с Винсентом пытались поддержать Эмброуза, но тот сам выбрался из машины, когда такси остановилось, оттолкнув наши руки.

— Уже сам справляюсь. Черт, до чего тяжелый этот парень! Как он вообще таскает с места на место всю эту гору мышц?

Когда мы подошли ко входу, Винсент немного растерянно обернулся ко мне.

— Я, пожалуй, пойду домой, — сказала я, подталкивая его вперед.

Он явно обрадовался моим словам.

— Я бы тебя проводил, если ты готова подождать несколько минут, пока я его устрою на месте.

— Нет, не надо, сама доберусь. Правда, — сказала я.

И как ни странно, я говорила искренне. Несмотря на все ужасы и странности этого вечера, я себя чувствовала совсем неплохо. «Я могу с этим справиться», — думала я, выйдя за калитку и шагая в сторону дома бабушки и дедушки.

Сердитая Джорджия — не самое приятное зрелище. Хотя я извинилась перед ней миллион раз, она все равно не желала со мной разговаривать.

Обстановка в доме стала неуютной. Мами и Папи старались делать вид, что ничего не замечают, но на пятый день после моего непростительного преступления Папи обнял меня и сказал:

— Почему бы тебе не зайти сегодня ко мне на работу?

Он оглянулся на надутую Джорджию и многозначительно посмотрел на меня, как бы говоря: «Не здесь же разговаривать!»

— Ты уже давным-давно ко мне не заглядывала, а у меня много нового, чего ты не видела.

И вот после школы я прямиком отправилась в галерею к Папи. Войти в его магазин было все равно что войти в музей. В приглушенном свете древние статуи выстроились по обе стороны комнаты, глядя друг на друга, а в стеклянных витринах красовались предметы искусства — глиняные, или из разных металлов, включая драгоценные, или еще какие-нибудь.

— Ma princesse! — взревел Папи, увидев меня; благоговейная тишина разлетелась вдребезги.

Я вздрогнула. Так в детстве называл меня папа, и после его смерти никто больше не произносил этих слов.

— Пришла все-таки! Ну, что ты вот так сразу видишь новенького?

— Вот его, прежде всего, — ответила я, показывая на фигуру атлетического юноши в человеческий рост.

Он выставил вперед одну ногу, а сжатую в кулак руку прижимал к боку. Второй руки и носа у скульптуры недоставало.

— А, мой грек! — воскликнул Папи, подходя к мраморной фигуре. — Пятый век до Рождества Христова. Истинная находка! В наши дни греческое правительство и не позволило бы вывезти его из страны, но я его купил у одного шведского коллекционера, семье которого он принадлежал еще с девятнадцатого века. — Папи повел меня мимо драгоценной гробницы, укрытой стеклянным футляром. — В наши дни не знаешь, с чем можешь столкнуться, иной раз источники бывают весьма сомнительными…

— А это что такое? — спросила я, останавливаясь перед большой черной вазой.

На ее поверхности было изображено красной краской около десятка или немного больше человеческих фигур в театральных позах. Это были две вооруженные группы, стоявшие лицом друг к другу, и во главе каждой из маленьких армий был обнаженный мужчина с яростным лицом. Предводители держали копья, готовясь швырнуть их друг в друга.

— Обнаженные воины. Интересно.

— А, ты об этой амфоре… Она лет на сто помоложе грека. Это схватка двух городов, а ведут армии нумины.

— Ведет кто?

— Нумины. Нумин в единственном числе. Разновидность римских божеств. Наполовину человек, наполовину бог. Его можно ранить, но не убить.

— Значит, они обнажены потому, что они боги? — спросила я. — Им не нужны доспехи? По мне, похоже на позерство.

Папи хихикнул.

«Нумин, странное слово», — подумала я и пробормотала себе под нос:

— Немножко похоже на «нума».

— Что ты сказала? — вскрикнул Папи, и его голова при этом дернулась от вазы ко мне.

Вид у него был такой, словно его кто-то ударил.

— Я сказала, что «нумин» звучит похоже на «нума».

— Где ты слышала это слово? — спросил дед.

— Не знаю… по телевизору?

— Очень в этом сомневаюсь.

— Я не знаю, Папи, — растерялась я, отворачиваясь от его лазерного взгляда и пытаясь найти в галерее что-нибудь такое, что помогло бы мне вывернуться. — Наверное, оно мне попалось где-нибудь в старых книгах.

— Хмм… — Дед не слишком уверенно кивнул, принимая мое объяснение, но взгляд у него остался встревоженным.

Когда Папи обнаруживал, что кто-то, кроме него, знает о всяких его архаичных богах и чудовищах, он всегда приходил в волнение.

— Спасибо, что пригласил меня сегодня, Папи, — заговорила я, спеша сменить тему. — Но ты ведь хотел о чем-то со мной поговорить? Кроме скульптур и ваз, да?

Папи рассеянно улыбнулся.

— Да, я просил тебя прийти, чтобы поговорить о том, что происходит между тобой и Джорджией. Что это, мелкая стычка, — спросил он, глядя на вазу, — или полномасштабная война? Конечно, это не мое дело. Просто я думаю, когда же вы, наконец, заключите перемирие и вернете в дом покой? Если все это протянется достаточно долго, мне, пожалуй, придется внезапно уехать по неотложным делам.

— Мне очень жаль, Папи, — сказала я. — Это полностью моя вина.

— Знаю. Джорджия сказала, что ты, вместе с какими-то молодыми людьми, бросили ее в некоем ресторане.

— Да. Но там произошло… в общем, несчастный случай, и нам просто пришлось уехать.

— И у вас не было времени даже на то, чтобы позвать Джорджию? — скептически поинтересовался Папи.

— Не было.

Папи взял меня за руку и повел в переднюю часть галереи.

— Вообще-то на тебя это совершенно не похоже, princesse . А со стороны твоих спутников выглядит не по-джентльменски.

Я кивнула, полностью с ним соглашаясь, но мне нечего было сказать в свою защиту.

Мы подошли к входной двери.

— Поосторожнее выбирай приятелей, с которыми проводишь время, cherie . Не у каждого такое доброе сердце, как у тебя.

— Прости, Папи. Я прямо сейчас поговорю с Джорджией.

Я обняла деда и вышла из полутемной галереи, моргая от яркого солнечного света. Купив в ближайшем цветочном магазине букет гербер, я отправилась домой, чтобы попытаться преодолеть рубеж и заключить мир с сестрой. Не знаю, цветы ли помогли или просто созрел момент для того, чтобы все простить и забыть, но на этот раз мои извинения были приняты.

Вместо того чтобы остудить мое желание видеть Винсента, слова Папи только подогрели его. Прошло пять невероятно длинных дней, и, хотя мы договорились встретиться в выходные и каждый день говорили по телефону и слали друг другу сообщения, все равно это время показалось мне вечностью.