Дэвид Вонг - В финале Джон умрет

— Ладно, пойдем в обратном направлении. Какой наркотик ты принял?

— Роберт называл его «соевый соус». Хотя мне кажется, что на самом деле это был не… ну, не настоящий соевый соус.

Роберт? А, конечно, фальшивый ямаец, фокусник на вечеринке. Я решил, что еще скажу этому Роберту пару ласковых.

— А фамилия у него есть? — спросил я.

— Марли.

Разумеется.

— Это он так сказал?

— Да. Мне не хотелось выпытывать его настоящее имя.

— И он дал тебе…

Зачирикал мобильник. Кто может звонить в такое время? Плачущая Тина, которой надоело сидеть дома в одиночестве и которая в шестой раз хочет ко мне вернуться? Или Дженнифер Лопес пожалела о том, что отшила меня на вечеринке, и теперь мечтает поиграть со мной в «спрячь сосиску»?

— Да, — ответил Джон. — Мы напились в «Одном яйце», а когда бар закрылся, вышли на стоянку и выкурили косячок. Башка и Нейт Уилкс раздавили какие–то таблетки в ложке и вынюхали. Там было и… другое. Не важно. Потом мы еще выпили.

Биб–бип–бип БИП БИП…

— Тут ямаец достает «соус» и говорит: «Чуваки, эта штука открывает дверь в иные миры». Мы заставили его ширнуться первым и увидели, что он не умер, а наоборот, реально повеселел. А потом он — да, Дейв, я знаю, что на самом деле этого не было, — он съежился, стал трех футов ростом. Мы от смеха чуть не обделались. А потом он снова вырос.

— И ты все равно попробовал эту дрянь?

— Шутишь? Как я мог отказаться?

Телефон снова завел свою электронную песенку.

— Кто–нибудь еще вколол себе этот «соус»?

— Может, возьмешь трубку?

— Еще раз ответишь вопросом на вопрос, получишь по морде. Смотри мне в глаза. Я не шучу, ты же знаешь. Мне надоело…

— Дейв, мне и так непросто. В голове все смешалось, словно кто–то заставил меня просмотреть десяток фильмов одновременно, а теперь хочет, чтобы я написал про них сочинение. Эта штука… Дейв, я помню то, что еще не случи… то есть то, чего не было. Тот же Лас–Вегас, например. Мы с тобой были в Лас–Вегасе?

Мобильник запищал в третий раз — или в четвертый. Я уже сбился со счета.

— Нет, Джон, мы ни разу в жизни там не были. «Соус» принял только ты?

— Повторяю: понятия не имею. Роберт пригласил нас к себе, но Башка с парнями отказались. Кажется, они занервничали, когда увидели шприц. В трейлере сидели еще какие–то ребята, так что вечеринка, типа, продолжилась там. А теперь, пожалуйста, пожалуйста, ответь на звонок или выключи телефон. Эта чертова мелодия сводит меня с ума.

— Погоди, погоди. Ты принял то, что напугало Башку? Ты забыл, как он на спор закинулся дрянью, от которой умер Ривер Феникс?

— Дейв…

— Ладно, ладно.

Я вытащил мобильник, раскрыл и прижал к уху.

— Да.

— Дэвид? Это я.

А–ах, снова это чувство — этот холодок нереальности происходящего. Кофе в желудке превратился в жидкий азот.

Со мной говорил Джон.

В этом не было никаких сомнений. Мне звонит человек, который сидит напротив меня и курит. И рядом с ним нет ни одного телефона.

— Запись? — спросил я, взглянув на Джона.

— Что? Нет. Не знаю. Кажется, я позвонил тебе ночью и попросил приехать сюда. Не важно. В любом случае держись от меня подальше. У нас мало времени. Отправляйся в Лас–Вегас, найди там человека…

— Кто это?

Джон странно посмотрел на меня.

Голос в телефоне:

— Это Джон. Ты меня слышишь?

— И слышу, и вижу, — ответил я дрожащим голосом. — Ты сидишь напротив меня.

— Ну, тогда просто поговори со мной лично. Нет, подожди. Я случайно не ранен?

— Что?

— Черт! Кто–то пришел.

Щелк. Джон отключился.

Я сидел, прижав телефон к уху, и чувствовал, как на меня накатывает страшная усталость.

Если бы это был кто–то другой, то я бы решил, что меня пытается разыграть какой–то подвыпивший приятель. Но я понимал, что это не розыгрыш: во–первых, Джон уже видел меня в гневе, и во–вторых, шутка вышла не смешной.

Мне стало страшно — по–настоящему страшно, как в детстве. Джон выглядел бледным, полумертвым. Мои ноги промокли и замерзли, глаза чесались под контактными линзами, а голова болела от недосыпа. Захотелось сжечь мобильник, запереться дома, залезть в шкаф и свернуться калачиком под одеялом.

Наступил переломный момент в моей жизни. Впрочем, все к этому шло, верно?

С самого первого дня мне казалось, что жизнь в обществе — это сложный, опасный танец, и что я — единственный, кто не умеет танцевать. Меня снова и снова сбивали с ног, а я каждый раз поднимался, униженный и окровавленный. На меня вечно смотрели с укором, мечтая о том, чтобы я наконец убрался ко всем чертям и перестал портить праздник. Меня хотели вытолкнуть наружу, туда, где, пытаясь согреться, друг к другу жмутся уроды. Туда, к неудачникам, безумцам, которые могут лишь с завистью смотреть на нормальных людей, на то, как они покупают новые сверкающие машины, делают карьеру, создают семьи и проводят отпуск с детьми. Такие вот уроды всю жизнь ковыляют туда–сюда, пытаются понять, почему их бросили, бормочут о всеобщем заговоре и снежных людях. Когда они стараются наладить контакт с окружающими, обычные люди едва сдерживают смех, закатывают глаза, криво ухмыляются — и, что хуже всего, жалеют этих дурачков.

Сидя в кафе в ту апрельскую ночь, я внезапно представил себе, как меня выбрасывают на улицу, услышал, как защелкиваются замки.

Добро пожаловать в мир уродов, Дейв. Скоро ты заведешь себе страницу в интернете, где станешь писать обо всем на свете — одним огромным абзацем.

Это было похоже на смерть.

— Это я? — спросил Джон. — Это я звонил, да?

Мне захотелось выплеснуть кофе ему в лицо.

— Извини, Дейв, за то, что нарушил твой суточный ритм, за все, что произойдет, за то, что люди… э–э… взорвутся.

Я двинулся к выходу. Наверное, за нас расплатился Джон. Точно не знаю. Я вышел на улицу, нашарил ключи в кармане и открыл дверь водителя. Молли выпрыгнула на тротуар, посмотрела на меня и залилась лаем. Затем пробежала немного по пустой площадке для парковки, обернулась, залаяла; потом сделала еще пару шагов и снова гавкнула.

— Похоже, она хочет, чтобы мы пошли за ней, — заметил Джон.

Собака понеслась по тротуару, время от времени оглядываясь, словно проверяя, идем ли мы за ней. Я сел в машину и поехал в противоположном направлении. Похоже, у Джона сложилось свое мнение на этот счет, но он увидел выражение моего лица и промолчал.

Краем уха я слышал, что собака бежит за нами и лает, но решил не останавливаться. В машине повисло напряженное молчание.

Наконец Джон осторожно осведомился о том, куда мы направляемся.

— На работу, черт бы ее побрал. Шесть утра, пора открывать лавочку. Подменить нас некому.

Джон отвернулся и стал смотреть на витрины магазинов и редких любителей утренних пробежек. В конце концов я спросил, чем он там занят, но ответа не получил. Я видел, что Джон все еще дышит — это хорошо. Значит, он просто спит — и это, наверное, тоже неплохо.