Татьяна Мудрая - Ангелоиды сумерек

Глаза вампира. Очи оборотня. Зеницы андрогина.

Ламия. Ларва. Гуль».

В тот вечер Мария снова пришла к нам ночевать, из чего я заключил, что испытания мои еще не кончились.

Правда, на сей раз Хельмут уговорил ее разделить с нами ужин – какой-то особо полезный морковно-тыквенный коктейль, над которым во время созревания играли сплошь классическую музыку. Именно так он выразился, а поскольку напиток обладал небольшим градусом, догадаться, что Хельм понимал под созреванием или вызреванием, было нелегко. Возможно, сам овощ, но может быть – переход сока в сусло, а сусла – сами понимаете куда.

Разумеется, мы трое мимолетно захмелели. И, естественно, я снова попытался быть галантным.

– Пабло, я чувствую себя так, будто уклоняюсь от прямой обязанности, – без обиняков объяснила мне моя девочка. – Это ведь просто – ну, скрещенья всякие. И сплетенья. Только я не хочу тебе помешать найти свою часть символа. Половинку монеты, если так понятней. Жена – это не та, с которой занимаешься сексом. Не та, что родит тебе хороших детей. И не та, которую понимаешь с полуслова.

Я хотел отчитать Мари за романтические бредни и уверить, что без ее горячего согласия и не подумаю к ней подрулить. Но потомственный лорд во мне сказал во всеуслышание:

– Кажется, я понял. Когда нас тысячи, а не миллиарды, почуять свою наречённую гораздо проще, особенно если твою ментальную силу не забивают никакие помехи. А как ты думаешь – она есть, моя женщина?

– Нет, так родится еще, – пробормотала она в полусне, утыкаясь носом в блузу Хельма. Я даже не представлял себе, чтобы сумра могло разобрать с такой пустяковины.

Потом мы разошлись по постелям – имею в виду, что Хельм уложил Марию к себе в кровать, а сам допил последнюю бутыль и устроился на пороге.

А моя жена, с которой меня так удачно познакомили лет десять назад, в ту ночь никому так и не приснилась.

Наутро Хельмута мы не застали – я так думаю, смылся от ответственности за содеянное. Травознатец он был известный, мог намешать в легальное пойло такого, что никакой вампир не догадается.

А жаль. Он так и не узнал, что между мной и Мари не произошло ничего толкового. Потерлись спинками, поцеловались хоботками, поприкасались носиком.

– Второй раз ведь не будет так хорошо, – сказала она. – А ты не жадный, ты легко сможешь вытерпеть и без женских ласк.

Как следовало из прочитанного, в этот день мне предстояло научиться читать камни.

– Ну да, горы и холмы тоже пишут историю и рассказывают сказки, – сказал я, узнав от Мари ее замысел. – Только где эти горы? Рядом одни лишь рукотворные, так сказать. Конечно, в них много чего записано – слова о гордыне и величии, думы о грехе и упадке. Но мне ведь нужно не это, верно?

Благодаря способности ловить наши собственные мысли, отражённые в партнере, наша с Марией беседа мало-помалу становилась явлением чисто эстетического порядка.

– Так что, сведёшь меня к какому-нибудь злосчастному камнерезу типа Данилы-мастера? Или мы по-русски не играем?

– Почему так сразу «злосчастному»? Ты думаешь, Георгий Валентинович не счастлив сейчас наедине с самим собой и своими мыслями, посреди своих любимиц?

– По крайней мере, это довольно странное счастье.

– На свете вообще немало странного.

– К примеру, то, что мы с тобой можем учиться только на грани жизни и смерти. Левитировать – если нас сбросят с аэростата, например.

– Если выпить всё от дряхлого летуна, можно потом в него обращаться. Такое не оставляет в твоей душе страха, если птица крупная.

– Орел, кондор? Они всё-таки поменьше нас будут.

– Пабло, старшие сумры могут как-то сгущать своё тело, не увеличивая массы. Творить алмаз из графита.

Мы двигались по прежним улицам – чистым от народа и от мусора.

– Вот еще одно чудо этого мира, – сказал я. – Не механизмы же здешние поддерживают порядок и не силовики. Зараза ведь их косит наравне с прочими. Кстати, человечество уже выделило из себя золотой миллиард и вроде как не собирается на этом останавливаться?

Ответа не было по причине сугубой риторичности утверждения.

– Нет, Мари, я в самом деле не знаю, куда делась энтропия.

– Великая Мать соблюдает равновесие и живого, и мертвого. То, что умеет расти, дряхлеет медленней застывшего.

– То есть эти стены, башенки и даже мостовая немного живые? Только что не увеличиваются в размере. Типа живых консервов.

– Ты говоришь правильно, только грубо немножко.

По улицам ветерком сквозили колесные машинки. Одна затормозила рядом с прохожим, водитель отворил дверцу, и тот сел – очень спокойно.

– В госпиталь, – кивнула Мария. – Хоть какой-то шанс, по их мнению.

– Приближенный к нулю, – отозвался я. – Послушай, а эти, кто больше других продержался, – у них и шанец в сумры попасть тоже покрупней?

– Если и да, то ненамного. Они ни в чем не лучше погибших и не хуже. Только оптимизма у них прибавилось.

– Натуральным путём выживут только такие, как мы?

– В потенции, – Мари кивнула. – Воплощённые Сумрачники еще до Мора узнали друг друга и объединились ради своей защиты. Им же хотя бы свою бессмертность надо было скрывать.

Я мельком отметил еще один вариант самоназвания.

– Хм. Так что – мы ждем, пока природа решит за нас, или занимаемся выборочным спасением смертных? Методом простого тыка?

– Пабло, я не Википедия и не Книга Вампира. Только если бы Народ зациклился на альтруизме, погибло и рухнуло бы всё.

– Интересно, с чего тогда в этих смертных дурнях так взыграл оптимизм, – пробормотал я себе под нос. – И до какой степени.

– До такой, что некоторые ювелирные лавки открылись заново, – улыбнулась Мари. – Правда, под лозунгом торговли амулетами, но ведь амулеты должны быть красивы?

– Чтобы выдать себя перед церковниками за простую безделушку, – угадал я. – Амбивалентно, черт его дери. Так мы как раз туда идем?

– Именно.

На этих словах она толкнула ржавую створку ворот, еще со времен благоденствия перекрывших ведущую во двор арку, и мы вошли.

Вывеска над заведением принадлежала и в самом деле лавчонке, а не бывшему магазину: нарочито заржавелая и облупленная. Внутри, у небрежно застекленных прилавков, было на удивление много народу – человек десять, считая охранника и продавца. От Марии я понял, что здешние талисманы, по распространенному мнению, оберегают себя сами. Вору лучше с их силой не связываться.

– Мы к мастеру вот с этим, – проговорила моя подружка, достав из сумочки массивную брошь той же варварской работы, что и прочие изделия: черный кабошон внутри толстой платиновой спирали. Охранник, тощий и подвижный молодой человек? немного напомнивший мне меня самого, отворил низкую дверь, и мы оказались в мастерской.