Владимир Круковер - Исполнение желаний

Гостиница для маленькой станицы была несоразмерно большой: четыре этажа; просторные холлы, номера со всеми удобствами… Похоже, она пустовала со дня открытия. Это была, наверное, единственная гостиница в СССР, где меня встретили с радостью и дали приличный номер, не вымогая презент.

Я принял душ, спустился к газетному киоску, набрал газет и журналов, вернулся в номер и, включив телевизор, завалился на покрывало широкой кровати. Мой утренний визит в зверинец с предложением услуг окончился успешно. Директором оказалась полная добродушная женщина, которая была бы более уместна в роли заведующей магазином. Зверинец выглядел жалко. Маленький, всего из 40 животных, собранный из разношерстных, большей частью самодельных, клеток и вагонов. Техника тоже оставляла желать лучшего.

Меня приняли администратором, но первый месяц я работал сторожем. Дело в том, что зверинец был разорван на части. Хозяйственные постройки отстраивались в одной станице, а зоозал с небольшим сопровождением путешествовал по другим. Я продолжал жить в гостинице, которую мне теперь оплачивали, заступал вечером, а с утра был свободен. Записался в клубную библиотеку, кушал в дешевой столовой при гостинице. Чисто «растительный» образ жизни, но меня он пока устраивал.

Петровна, как все звали директрису, трудно пере двигалась на распухших ногах, что, однако, не мешало ей мотаться по станицам в кабине грузовика. Иногда она даже ночевала там, накрывшись пальтишком. Она искренне чувствовала себя необходимой в этой нелепой конторе, воспринимала работающих у нее монстр ров, как членов, пусть не совсем удачной, но одной семьи, и очень старалась делать свою работу хорошо. В прошлом даже ее нехитрых усилий хватало для жизнеобеспечения зверинца, теперь же перестройка пускала под откос и более устойчивые организации, зверинец не мог устоять перед ростом цен, общей разрухой, когда не до развлечений, дефицитом кормов и горючего.

Будучи единственной женщиной в системе, и женщиной очень хорошей, она еще держалась на поверхности благодаря помощи главка, других более рентабельных зверинцев (что, вообще-то, в этой системе — большая редкость), но судно все равно шло ко дну, и его кон чина была предрешена.

Мне по-человечески было жалко ее, но все мои советы, пролетали мимо ушей Петровны. Когда же она начала использовать меня в роли администратора, я вообще не знал — плакать мне или смеяться.

Помню, привез с завода отожженную проволоку-катанку для железнодорожного переезда. Ею крепят к платформам машины и автовагончики. Петровна посылала меня попробовать договориться, выпросить, а я без всякой предоплаты, добыл эту проволоку у директора завода, погрузил и привез. Своего рода снабженческий подвиг. То, что я считаю настоящей администраторской деятельностью. Она же отнеслась к этому, как к должному, и послала меня раздобыть пять досок для ремонта лестницы. Задание — для простого рабочего, а для администратора — нелепое разбазаривание сил.

Любимое занятие Петровны — ездить. Если не на грузовике, то на самолете. Каждое утро она посылала меня в аэроагентство. Наладив контакт с девчонками, я брал билет на ближайший рейс до Ставрополя. Петровна одобрительно кивала, прятала его в стол и тут же посылала меня за билетом до Киева. Получив его, она немного мялась и говорила:

— Михалыч, ты понимаешь, планы опять изменились. Ты сходи, тут недалеко, возьми еще до Львова…

Сердиться на нее было невозможно. Она так уютно сидела за дешевым письменным столом на стуле с подложенной мягкой подушкой, лицо ее было таким добродушно-озабоченным, что я шел в агентство, удивлял билетных девчонок, рассказывал им забавные истории, выслушивал от других пассажиров много неприятных реплик, но очередной билет брал.

После этого я начинал курсировать между Петровной и почтой. Отправив одну телеграмму, я тут же получал задание отправить еще одну. Петровна разводила пухленькими ручками, сожалела, что забыла предупредить, что будет еще текст, а через несколько ми нут вспоминала о третьей телеграмме, и я, не находя слов, вновь топал на почту.

Назавтра день начинался с того, что следовало сдать все купленные билеты, а взамен купить новые — совсем другого направления. Я покупал, но через не сколько дней их все равно приходилось сдавать, как просроченные. Не упомню случая, чтоб Петровна хоть раз выехала вовремя: ее самолет летел в Киев, а она в это время неслась в какой-нибудь Темрюк в кабине «МАЗа» по вопросу, который мог бы решить любой малограмотный рабочий, как с теми же досками. Получая задание, я обычно надолго немел. В пол ном смысле слова: терял дар речи. Ну, каково, к при меру, администратору с двумя дипломами о высшем образовании идти к какой-то мелкой сошке из сельсовета, чтобы поставить подпись на обыденный документ. Я пытался поначалу объяснить, сколь нерационально меня используют, она слушала мои речи просветленно, смеялась, а потом говорила озабоченно:

— Слушай, сходи, пожалуйста, на телеграф, позвони, я вот написала телефон, позови Лизу и скажи, что я завтра в Москву не прилечу. А на обратном пути сдай билет и купи на послезавтра в Ленинград.

Глаза мои расширялись, я надувался, смотрел в ее честные, ясные глаза, на ее доброе лицо с розовыми щеками-булочками, на всю ее уютную позу за стареньким столом, вздыхал глубоко и шел на почту.

Работали у Петровны люди своеобразные. В целом, конечно, обычная для системы шушера, но несколько другого плана, чем у Вокалева. Всех не опишешь, а вот некто Шапиро описания требует. Это был доходной, мелкий еврейчик редчайшего уровня дебилизма. Дебилы для этой нации сами по себе нонсенс, но его уровень редок и для других рас. И в то те время, он сохранил в себе еврейскую приспособляемость. Поэтому он все время работал.

Он мог, например, целый день красить одну семиметровую крышу вагончика, но поймать его на бездействии было невозможно. Когда бы он ни попадал в поле зрения, он все время был с кистью в руках и в движении. Не стиранная со времен написания Ветхого Завета одежда, вечно заляпанная краской и мазутом, как бы подчеркивала его трудолюбие. Если же вы пытались сделать ему замечание за медлительность, он начинал долго и косноязычно объяснять причины — их находились тысячи: от густой краски до плохой кисти, — и продолжал это объяснение, пока вы со вздохом отчаянья не удалялись.

Все рабочие, кроме Шапиро, чем-то торговали. Открытками, плакатами, леденцами, сигаретами… Причем, занимались этим гораздо более серьезно, чем основной работой. Особенно преуспевал в этом плане молдаванин с озорным именем Гоша, мелкий, удивительно завистливый и злобный человечек. Жена его, видимо, для контраста, была женщина крупная и добродушная. Иногда она неделями не появлялась днем из вагончика, из чего следовало, что грозный муж, которого она могла бы просто зашибить одним ударом, опять ее отлупил и она стесняется показываться с синяками на лице…