Владимир Круковер - Исполнение желаний

Александр и опомниться не успел, как очутился в кабинете нового начальника (с приказом о переводе его в иную службу он ознакомился еще по дороге из аэропорта, в машине, на которой его встретил начальник отдела СИ при ФСБ) [4] СИ — специальная информация. . И теперь тщетно пытался убедить нового Хозяина в безрезультатности любых попыток воздействия на Ревокура.

— Вы поймите, — говорил он, — даже та небольшая информация, которой я располагаю, подтверждает мои слова. Этот человек в строгом смысле слова уже и не человек вовсе. Он говорил, что в атомном взрыве, в теле Звезды не испытает никаких неудобств. Такова его защищенность. Кроме того, он может перемещаться мгновенно в любую точку пространства. И, думаю, не только на нашей планете. Он способен узнать обо всем, что его заинтересует: о любых разговорах, намерениях… Не исключено, что сейчас он слушает нашу беседу… Нет, наша техника тут бессильна, зря вы показываете, что кабинет защищен от прослушки. И при всех этих фантастических возможностях он по человечески наивен, он законченный идеалист, что при его дилетантском уровне знаний может оказаться опасным. Если, конечно, попытаться на него давить. Я честно говорю, лучше не трогать вовсе. И, кстати, не понимаю причин своего отзыва, я хоть какое-то влияние на него имел…

Александр ушел из кабинета нового хозяина раздосадованным. Его убежденность отлетала от Начальника, как горох от чугунной стенки, а выражение сытого фейса было снисходительным — мол, пой ласточка, мы тут тоже щи не лаптем хлебаем. Когда Скорынин намекнул, что подаст рапорт на имя Президента, это лицо приняло еще более снисходительную форму.

— Президент в курсе, этот вопрос я с ним согласовал лично. Мог бы вам этого и не говорить, но так как вы выполнили недавно важное для государства задание, считаю возможным доверить секретную информацию. Все, вы свободны. К работе приступите позже, сейчас можете считать себя в краткосрочном отпуске. Думаю, вы его заслужили. Но из Москвы не выезжайте, тут в Сосновке прекрасный есть санаторий, вам уже выписали путевку. Там когда-то только члены ЦК отдыхали.

Он ехал в эту клятую Сосновку, место почетной ссылки или ареста, и вспоминал рассказ Ревокура о странной форме жизни на одной из планет созвездия Девы. Там не было убийств среди разумных, потому что любой убившей тут же умирал сам точно такой смертью. Убийство превращалось в самоубийство. Не было убийств, а следовательно, никогда не было и войн или серьезных противостояний. Даже убийства по неосторожности были редчайшими, так как закон природы и в этом случае был беспощаден. И люди по отношению друг к другу были столь же осторожны, как к самим себе. На уровне инстинкта. Ну, а естественные законы эволюционного процесса, основанные на агрессии, все равно работали, только агрессивность принимала формы соперничества, соревнования.

Ганна провела у меня больше суток. Забавная была девчонка. Но я сейчас не о ней. Пришла пора шунтирования. Я спустился в свой подземный (внепространственный?) чертог и прилег на суперматрас. Мне следовало глубоко поспать двое суток, это контролировал непосредственно Проводник, а его «снотворное» было безвредно и эффективно.

Проводник пожелал мне спокойного сна, я уплыл в призрачную явь иного существования. И мне начался сниться сон, похожий на кино. Я был всего лишь сторонним наблюдателем в этом сне, но я остро чувствовал мысли главного героя и одновременно с омерзением испытывал и мелкую радость, грошовую похоть, крошечный страх. Подобные эмоции у меня когда-то вызвали книги Кафки, при первом чтении. Но тут не было никакого талантливого текста, сюжет и фабула были хиленькими, надуманными. То есть, это воздействие не было нормальным воздействием большого автора, но оно было и было сильным. Впрочем, я записал этот кино-сон. (Когда, кстати говоря, прочитал — совсем другой эффект. А во сне…).

Я недавно поселился тут.

Каждое утро под моим балконом проходит стройный человек в серой шляпе. Иногда он идет в элегантном костюме, иногда на нем темный макинтош. Но шляпа всегда одна — серая, с обвисшими полями. И всегда при нем коричневый футляр из замши. Он носит его бережно, а когда прикуривает от блестящей зажигалки, то зажимает футляр между ног, чтобы не ставить его на землю.

По форме этот футляр предназначен для гитары или другого музыкального инструмента, похожего на нее.

Человек с футляром — очень внимательный человек. Недавно он увидел меня на балконе и поклонился. С того дня он все время смотрит вверх, и если я на балконе — раскланивается…

В воскресенье он не проходит мимо моего балкона, может, он вообще не выходит в этот день из дома. Может, ходит другой дорогой. Но на работу он ходит всегда под моим балконом.

Мне очень хочется с ним познакомиться, только я не знаю, как это сделать практически.

Вчера он шел с работы, как всегда, в шесть, и мы заговорили. Он поблагодарил за приглашение зайти ко мне и обещал сделать это в воскресенье, в полдень. И действительно пришел. Мы очень мило провели время. Я угостил его хорошим коньяком и очень хорошим, настоящим, в зернах, бразильским кофе. Мы поболтали, он посмотрел мои фотографии и похвалил их. Он очень милый человек.

— Я — инвалид. Не важно, какой группы.

Теперь он часто заходит ко мне. Всегда по воскресеньям. Я попросил его заходить и после работы, но он сказал, что очень устает и вообще плохой собеседник.

— Уф, устал! — сказал он, бережно укладывая свой красивый футляр на столик в прихожей. — Сегодня был суматошный день.

— Все как-то стесняюсь спросить, — обрадовался я его визиту, — вы, простите, на чем играете?

— Играю?! — удивился он. — Вы приняли меня за музыканта? Ах, да! Вас сбил с толку этот футляр… Его мне сделали по заказу моей старшей дочери, с которой мы очень дружны, понимаете… Нет, я не музыкант.

Он бережно открыл свой футляр. Внутри все в футляре было отделано зеленым бархатом. Две лакированные ременные застежки крепили очень красивый топор, похожий на тот, которым мясники на базарах разделывают говяжьи туши. Металлическая часть этого рубящего орудия была никелированной, а топорище блестело полировкой под красное дерево. По бархатной отделке вокруг изящного топора были аккуратно размещены кожаные кармашки, как в несессере.

— Эти кармашки очень удобны, — сказал он, ласково дотрагиваясь до них кончиками пальцев. — Тут я держу оселки, — точильный брусок, хирургические ножовочки, щипчики и кусачки. Но этой металлической мелочью я почти не пользуюсь. Потому, что я никогда не допускаю брака в своей работе. Я ударяю только раз, и разруб получается ровным, как круг станины шлифовального станка — ни одной задоринки! За это на работе меня очень ценят…