Роберт Хайнлайн - Пройдя долиной смертной тени

— О, конечно…

— Могу я проводить тебя до двери?

— Н-нет, лучше не надо. Как я буду объяснять, что меня, кроме охранников, сопровождает и шеф-консультант? Джо не ревнует меня к боссу, но может приревновать к тебе, а я этого не хочу… особенно потому, что у него есть повод.

— Еще не совсем… но это можно исправить.

— Может быть, дорогой мой. Девочка из Айовы сегодня дала слабину… должно быть, на нее подействовали миллион долларов, шикарный лимузин и городской мальчик. Все. Я пошла, дорогой.

Охранники почтительно проводили Юнис до дверей. Она с интересом присматривалась к Чарли: не может быть, чтобы этот добродушный великан был таким чудовищем, каким его описал Джейк…

Дверь открылась, и Рокфор откозырял:

— Миссис Бранка, в девять сорок мы будем здесь.

— Спасибо, Рокфор. Спокойной ночи. Спокойной ночи, Чарли.

Джо запер дверь, включил сигнализацию и спросил:

— Какого черта? И почему с тобой эти мартышки?

— Это вместо поцелуя? Я ведь не задержалась. Еще нет и шести.

— Поговори мне, женщина! Одна мартышка уже была здесь два часа назад — пригнала твой драндулет. Потом звонил дворецкий босса… — Джо помог ей снять плащ и поцеловал ее. — Где тебя носило, старая бандероль? Я соскучился.

— Наконец-то приятное известие. Ты соскучился!

— Лез на стенку! Что случилось?

— Ты волновался за меня? О, дорогой!

— Да нет, конечно. Этот Смитов привратник сказал, что тебя куда-то заслали, но обратно привезут на танке. Я просто все ждал тебя, а тебя где-то носило. Врубаешься?

— Врубаюсь. Все просто. Босс отправил меня со своим лучшим парнем — Джейком Сэлэмэном. Помнишь?

— Помню. Рублю.

— Мы уехали в его офис, сделали, что босс хотел, — ты же знаешь, в каком он сейчас состоянии, да?

— Бедный старый пачкун дожидается своего. Все там будем.

— Не говори так. Мне его жалко до слез.

— Ты такая, сестра. Я тоже.

— Потому я тебя и люблю. Когда мы кончили работу, мистер Сэлэмэн дал мне машину и охрану. Они поехали через Птичий базар, и там нас обстреляли. На машине сплошные вмятины с одного бока.

— В лом?

— Нисколько! В кайф!

— И как это?

— Очень шумно. Но возбуждает. Я просто торчу.

— Ты от всего торчишь, шлюшка, — он засмеялся и растрепал ей волосы. — Ты дома, остальное не в счет. Ништяк. Поперло вдохновение — по потолку хожу!

— И какого рода вдохновение? — спросила Юнис, стягивая полусвитер. — Ты ел хотя бы? Если начнешь работать, то так и не поешь до самой ночи.

— Что-то ел. Я весь под вдохновением! Оно огромное! Что тебе открыть? Курицу? Спагетти? Пиццу?

— Без разницы. Я лучше поем — раз ты изнываешь только от вдохновения… — Юнис стянула с себя все и, сидя на полу, спросила: — Я буду позировать — или ты будешь расписывать меня, а потом фотографировать?

— Все. Я жадный. Будет полный финиш!

— Не рублю. Что значит «все»?

— «Все» значит «все». Увидишь. — Он оглядел ее с ног до головы. — И на стенку я лез по разным причинам…

— Выкрутился!

— Со жратвой подождешь?

— Возлюбленный мой, когда это я была так голодна, что не могла дать? И к черту койку, хватай подушку и вали сюда!

Как хорошо, что в машине ничего не было! — пронеслось в голове Юнис. К черту всех, кроме Джо, — никого не может быть лучше его, нежнее его, дороже его… надо быть верной женой… хотя бы иногда… Сказать ему про прибавку к жалованью? Потом, потом… не сразу…

Она открыла глаза и улыбнулась.

— Спасибо, милый.

— Лучше вибратора?

— Гораздо! Именно этого бедной Юнис недоставало. В такие минуты я верю, что ты Микеланджело.

Джо помотал головой:

— Я не старина Микки. Он был спец по мальчикам. А я бабник. Как Пикассо.

Она обняла его:

— Кем хочешь, тем и будь, милый, всегда, пока я с тобой. Вот теперь я могу и позировать — а перекушу в перерывах…

— Забыл. Письмо от мамы. Прочтешь?

— Конечно. Отпусти меня — и ищи письмо.

Джо принес письмо — еще не вскрытое. Она села и пробежала глазами текст. Полно ошибок… Черт побери! Нешуточная угроза «приехать и погостить как следует». Никогда! Прошлый раз у нас было две комнаты — но теперь-то одна, хоть и огромная! Получается — никаких развлечений на полу? Нет, мама Бранка! Никто не позволит вам развалить наше гнездышко! Живете на свое пособие — ну и живите, а я буду посылать изредка чеки — как бы подарочки от Джо. Но никаких визитов!

— Что там?

— Как обычно. Желудок все еще беспокоит ее, но ксендз порекомендовал ей другого врача, и теперь ей лучше. Впрочем, давай начну с начала. «Мой дорогой малыш, никаких новостей не было с тех пор, как я писала тебе последний раз, но если я не напишу сама, то и ты мне ничего не напишешь. Скажи Юнис, чтобы написала длинное подробное письмо обо всем, что делается у вас и как ты себя чувствуешь, твоя мамочка вся волнуется. Юнис очень милая девочка, пока я не подумаю, что тебе надо было взять хорошую девушку твоей веры…»

— Хорош.

— Терпи. Это твоя мать. Я действительно напишу завтра подробное письмо и пошлю его в конверте «Меркурия» — тогда она его наверняка получит. Босс не будет возражать… Ладно, я тут пропущу: мы и так знаем, что она думает о протестантах. И бывших протестантах. А представляешь, если бы она услышала, как мы распеваем «Омм мани падме…».

— Выкинь эту срань!

— О, Джо!.. — Юнис пропустила часть письма, включая и то, где старушка навяливалась в гости. — «Анджела скоро обзаведется еще одним ребеночком, инспектор недоволен ею, но я ему высказала все, что думаю, и теперь он будет знать, как надо обращаться с приличными людьми. Что плохого в том, чтобы родить ребенка?» Которая из твоих сестер Анджела?

— Третья. Инспектор прав. Мама — нет. Не читай подряд. Просто скажи, о чем.

— Хорошо, дорогой. Впрочем, больше ничего нет. Соседи, погода. Ничего, кроме того, что желудок беспокоит меньше и что Анджела опять беременна. Я пойду смою краску, а ты пока разогрей мне пиццу. И, Джо, давай поработаем до полуночи, а завтра встанем вместе, хорошо?

— Смысл?

— Босс. Надо его подбодрить.

Она быстро объяснила, в чем дело.

— Нормально. Зачем вообще одежда? Распишу тебя всю. Дедушка дает дуба, пусть смотрит. Жалко?

—Э-э, ты не рубишь. Босс гордится тем, что современен и все такое — а на самом деле он весь там, в прошлом веке. На девушке должно быть хоть что-то надето, кроме чулок и туфель. Хоть нитка. Тогда она не голая. А я, по его понятиям, порядочная девушка — и такой должна остаться.

—Не рублю, — признался Джо.

—Но ты же сам мне объяснял. Символизм. По нашим понятиям, нагота ничего не значит. А по их — значит очень много. Если я буду без тряпочки, то тут же из милой проказницы превращусь в потаскуху.

—Ну и что? Анджела — потаскуха.