Песах Амнуэль - Конечная остановка

Похоже, мы жили вдвоём. А родители? Почему-то я не подумал о своих — решил, что в этой эмуляции они, как и во всех других, тихо жили в Третьем микрорайоне, ни во что в моей жизни не вмешиваясь и проводя старость в самим себе навязанном душевном покое, который казался мне уходом от всякой реальности.

— Папа с мамой, — сказала Ира, пока мы медленно поднимались на пятый этаж, — уехали три года назад к Светке в Казань. Муж Свету бросил, она одна там была с ребёнком, а мы здесь жили вчетвером и не очень ладили.

Спасибо за информацию, — хотел сказать я, но хватило ума промолчать. Если бы Ира без вопросов с моей стороны объяснила, кто я здесь — может, и не астрофизик вовсе, а биолог?

— Успокойся, — сказала Ира и прижалась к моей груди. Мы стояли, обнявшись, в небольшой комнате, где помещалась двуспальная кровать, тумбочка, небольшой трельяж, в зеркале которого я увидел своё отражение: испуганный взгляд, всклокоченные волосы.

— Успокойся, пожалуйста, — повторила она, подняв голову. Мне показалось, что Ира хотела что-то сказать взглядом или пыталась о чём-то напомнить, а может, думала, что из мозга в мозг перетекут её воспоминания, которые станут и моими. Тогда и мои собственные вздохнут и раскроются, наконец, чтобы я стал своим человеком в этом мире.

Ничего не менялось. Не чувствовал я в себе движения памяти, не помнил эту комнату, в которой мы с Ирой спали и где в тумбочке наверняка лежала моя электрическая бритва «Харьков», то и дело ломавшаяся; я давно хотел заменить её на новую, но жалко было денег, которых всегда не хватало.

Я оторвался от её губ, от её рук, от её недоуменного взгляда и, обогнув кровать, подошёл к тумбочке. Там лежали женские мелочи: тюбики, щёточки, коробочки…

— Ты что-то ищешь? — спросила Ира и обняла меня сзади, прижавшись лбом к моей спине. — Если тебе нужна бритва, то ты кладёшь её на полочку в ванной.

Я никогда не держал бритву в ванной комнате, потому что обычно не смотрел во время бритья в зеркало. Я брился и читал книгу, одно не мешало другому. Здесь у меня другие привычки?

Я опустился на край кровати и принялся стягивать туфли — надо было ещё в прихожей надеть тапочки, но мне было не до того.

Тапочки принесла Ира, заставила меня лечь, и я стал медленно погружаться в сон, чувствовал, как Ира снимала с меня рубашку, расстёгивала брюки, будто я ввалился домой вдребезги пьяный и не способен был сам за собой поухаживать. Мне было приятно, когда пальцы Иры касались моей груди, рук, плеч.

Что-то было потом… я заснул.

Проснулся я отдохнувшим, с ясным сознанием, но с тем же ощущением собственной беспомощности. Ира гремела посудой на кухне, и я, надев висевшую на плечиках в платяном шкафу пижаму (моя, чья же ещё?), пошёл на звуки. Обернувшись, Ира всё поняла сразу, и плечи её опустились: видимо, тоже ждала, что я проснусь другим человеком. Здешним.

— Я работаю в Институте физики? Занимаюсь внегалактической астрономией? Шеф у меня Яшар Гасанов? Я защитил диссертацию? Ты — в Институте экономики? Почему у нас нет детей? Есть у нас друзья, кроме Лёвы? Знакомые? Мы бываем где-нибудь по вечерам?

Вопросов у меня было множество, ответы мне нужно было запомнить накрепко, надеясь всё же, что моя память не останется безучастной к новой информации.

На моё счастье, сегодня была суббота, завтра воскресенье, два нерабочих дня, мы сможем с Ирой сидеть всё время в нашей гостиной, которую я впервые увидел после того, как, позавтракав, мы перешли туда и расположились на диване.

— Сколько вопросов сразу… — пробормотала Ира. — Дай вспомнить. Думаешь, это просто? Мне кажется, в памяти всё перемешалось: я одна, я другая, с тобой, без тебя… Миша, Мишенька… Я вдруг вспомнила, как по ночам лежала без сна, глядя в потолок, и представляла тебя рядом с ней, говорила себе: не надо думать об этом, она твоя жена, ты не можешь и не имеешь права её бросать… Прости, — прервала она себя, — наверно, я должна быть счастлива, что здесь мы вместе. А я принимаю это как данность, которая была всегда. Чему радоваться, если от зарплаты до зарплаты… и мы с тобой не так уж дружны здесь… были… Сейчас, я знаю, будет иначе, потому что мы оба другие, но я-то помню, как в прошлом году мы неделю не разговаривали, потому что… Прости, — прервала она себя ещё раз. — Ты спрашивал. Конечно, ты работаешь где всегда… везде. У Яшара, да. В мае Яшар хотел пробить для тебя ставку старшего, но ему отказали, формально потому, что нет фондов, а на самом деле у Яшара не очень хорошие отношения с вашим новым замдиректора по науке… как его…

Она вопросительно посмотрела на меня — хотела, чтобы я вспомнил? Заместителем директора по науке в восемьдесят шестом был у нас Гейдар Тимурович Бахрамов, человек неплохой и к Яшару относившийся по-дружески. Бахрамов проработал в этой должности до нашего с Ирой отъезда в Израиль.

— Гейдар? — сказал я. — Ты его знаешь, я тебе много о нём рассказывал.

— Нет, — покачала головой Ира. — Бахрамова я помню… там. Замдиректора у вас Тофик Касумов, знаешь…. знал такого?

Я покопался в памяти… памятях… нет, не помнил.

— Я, — сказала Ира, отвечая на следующий мой вопрос, — работаю в Институте экономики и финансов — он тут так называется. Перевожу с английского и на английский. Другие языки не требуются, и я их как бы не знаю. Не знала, точнее. Теперь-то… Впрочем, всё равно надо будет делать вид, что я не читаю ни на французском, ни на испанском, ни на немецком… А детей у нас нет, — переход к новой теме был таким неожиданным, что я вздрогнул и сжал Ире ладонь, — потому что у меня в первый год, как мы поженились, было сильное воспаление, и доктор Шихлинский, ты должен его помнить, он был завотделением в Крупской, когда я Женечку рожала…

Конечно, я помнил Шихлинского. Принёс ему в конверте двести рублей, чтобы он приказал сделать всё как надо. Ещё бы мне не помнить Шихлинского — на следующий день он подошёл ко мне в холле, отвёл в сторону и сказал недовольно, что обычно ему платят триста, но уж ладно, он всё равно желает мне второго, пусть будет сын.

— Чёрт бы его побрал, — пробормотал я.

— Он сказал, что всё должно со временем наладиться, но когда — сказать трудно, это от организма зависит. Но не наладилось.

— Сколько мы ему заплатили? — спросил я со злостью.

— Не знаю. Этим ты занимался и никогда мне не говорил — сколько. Берёт он обычно двести.

— Триста, — сказал я, — надо было дать триста, и он бы тебя вылечил.

Ира помолчала.

— Ты… — сказала она неуверенно. — Что-нибудь вспоминаешь?

Я покачал головой.

— Где?.. — спросил я, и Ира, поняв меня без слов, показала взглядом на письменный стол у окна. Ничто не подсказывало, где лежат мои бумаги, тетради с выписками из статей и расчётами. Пишущую машинку «Эрика» я видел впервые. Вообще-то «Эрику» в прежней жизни я купил в восемьдесят седьмом; раньше таких машинок не было в продаже, я печатал на «Москве», у которой отпадали литеры. Я их припаивал, а они опять отпадали…