Владислав Победоносцев - Тутти Кванти

— Но вы же старательно подчеркнули, что сделок могло и не быть!

— Однако не допускать самой мысли о их вероятности тоже было бы опрометчиво.

— Не слишком ли дорогой окажется плата за кабинетное, то есть практически немотивированное, допущение?

— О какой плате вы говорите, доктор Ск?

— Да как же вы, доктор Пф, эрудит и эстет, не понимаете, что дознание — прямое и тяжкое оскорбление метра?! Оно опорочит и весь концерн в целом, а вы его назвали величественным! Наконец, дознание запятнает всех без исключения служащих «ПИЗЭ», а нас без малого пять миллионов! Во что мы превратимся в глазах трафальеров — вы подумали, доктор?

— Подумаем вместе… Если окажется, что председатель совета директоров профессор Грж чист перед верой и трафальерами, то мы, вполне возможно, превратимся в их глазах… в триумфаторов! Да-да, ибо не побоялись фактом расследования подставить самих себя под сокрушительный удар, все проверили — и вот результат: грешников в «ПИЗЭ» нет!.. Если же выяснится, что грешник в концерне есть, то к триумфаторам нас, конечно, не причислят, но в глазах нации мы все же не падем, ибо опять-таки: не побоялись бросить на себя черную тень, провели расследование, и вот — грешник изобличен, предан трибуналу, а концерн чист перед верой и трафальерами, как звездная энергия, которой он питает планету!

— Ложный силлогизм, коллега Пф! Нация — это, помимо всего прочего, и носитель нравственности. И, как таковая, она никогда не простит пригвождения к позорному столбу достойного гражданина. В нашем же случае дело обстоит еще драматичнее — вы тянете к столбу известного нации гражданина! И в связи с чем?.. В связи с шулерским набором бездоказательных обвинений! В связи со злобным и, не исключено, корыстным науськиванием трусливо прячущегося подонка!.. Возможно, он сидит сейчас здесь, среди нас, и, не боясь возмездия — никто ведь и не заикается о его разоблачении, — воровато потирает липкие конечности, ибо задуманная им программа реализуется: эффект взрыва от «свс» налицо, дебаты не утихают полдня, большинство высказывается за расследование. Скоро, вероятно, прояснится, и с какой целью подброшен заряд, какому лицу или лицам — а они, без сомнения, служащие концерна, и нерядовые, судя по осведомленности, — взрыв принесет выгодные разрушения. Кому-то, видно, грезится пост председателя… Поэтому, доктор Пф, я убежден: «свс» навет на метра, травля со злым умыслом, а все, кто не противится расследованию, превращаются, вольно или невольно, в пособников травли. Не взыщите за резкость…

— Не взыщу, коллега… Вместо этого опять задам тихий вопрос: а если расследование покажет, что метр грешен?

— До «свс» у концерна был повод упрекнуть главу в чем-то серьезном?

— Нет, но, может быть, из-за плохой информированности?

— Источник нынешней информации вызывает у вас доверие? У меня — отвращение!

— Эмоции, доктор, эмоции… Впрочем, и я не отношусь к нему как к достоверному…

— Так в чем же дело?!

— В проверке, уважаемый доктор Ск, в скрупулезной проверке! Только она даст нам ощущение исполненного долга и в итоге успокоит нашу совесть.

— Слышать это от вас, благородного трафальера с тонкой душевной конституцией — а именно за такового я вас принимал, — вдвойне прискорбно. Что же получается?.. Сегодня вы, интеллектуал с твердыми убеждениями и моральными устоями, раскланиваетесь со мной, поскольку лично хорошо знаете меня как субъекта во всех отношениях нормального, — а завтра поспешно отворачиваетесь, поскольку в посланной «богом» бумажке прочитали, что по ночам я истязаю кошек путем вивисекции без анестезии?.. Велика ли в таком случае цена вашим убеждениям и устоям? И в чем они вообще заключаются, если вы меняете их через сутки, как носовые платки? Если вам достаточно безымянного навета, чтобы в старом коллеге по исследованиям, с которым вместе бились не над одной научной проблемой, вдруг увидеть патологического корыстолюбца, торговца звездной энергией?.. Скажите, наконец, доктор Пф, почему ваше собственное представление о метре было столь легко и стремительно вытеснено неизвестно чьим?

— Гм… Оно и не вытеснено… Однако с метром я давно не соприкасаюсь… А со временем, знаете ли, живые субстанции способны претерпевать разительные изменения… Так что тому самому неизвестному может быть известно неизвестное мне. Отсюда и желание убедиться, что метр не та субстанция…

— В отличие от многих метр не субстанция. Субстанция — это вы! И именно та, способная претерпевать разительные изменения. Мне горько, но я глубоко разочарован вами. Трудный день показал, что вы незаметно стали другим.

— Вот видите! Оказывается, я уже не тот, за кого вы меня принимали, и вас постигло разочарование… Но ведь это открытие вы сделали в процессе непосредственного контакта со мной, а с метром вы его тоже практически утратили. Как же вы беретесь утверждать, что профессор Грж — прежний?

— Я знаю метра. И знаю, что в нем может измениться, а что — никогда. И никакие «боги» не поколеблют во мне этого знания. И ничьи листочки не навяжут мне свои липкие истерические «сенсации» о гражданах, которых я знаю сам. Лично.

— У нас вполне достойное расхождение. Я считаю, что в корне может измениться всякий, вы это отрицаете. Поэтому вы считаете естественным уничтожить «свс», я — проверить… Но я должен заявить, что у меня, точнее, у молчаливого большинства возникла существенная оговорка. Проверка должна проходить негласно. Чтобы не наносить ущерба репутации метра, по крайней мере преждевременно. О проверке никто не должен знать, кроме узкого круга лиц, на которых будет возложена эта миссия. Мы же, присутствующие здесь, каждый в отдельности, торжественно дадим слово не разглашать тайну.

— У вас почтенный возраст, доктор Пф, но как вы наивны! Если целая лаборатория знает тайну, какая же это тайна! Может ли она при этом не стать всепланетным достоянием?!

— Коллега Вг, безусловно, прав, но неужели вы, доктор, не понимаете, что предложенная вами в качестве некой уступки негласность ничего не меняет по сути. А если и меняет, то в худшую сторону. Проверка ведь все равно происходит, а проверяющие, таясь, уподобляются спрятавшемуся доносчику, то есть совсем уж принимают правила его грязной игры… Но еще хуже другое. По отношению к любому коллеге, которого мы все хорошо знаем — будь то метр, или, простите, вы, патрон, или вы, доктор Пф, или иной сотрудник нашей лаборатории, — всякая проверка, и гласная, и негласная, будет прямым предательством .

— И прямым пособничеством клеветнику!

— Ни вы, Лц, ни доктор Ск еще не доказали, что в «свс» клевета.

— Доктор Пф, я же нарочито подчеркнул: проверка будет предательством по отношению к тому, кого все хорошо знают . Значит, добавление Лц абсолютно справедливо: раз коллега, по нашему убеждению, достоин уважения, а подброшенные листки порочат его, мы вправе заключить — в них клевета! Разбирать же клевету — это и значит помогать тайному корыстному мизантропу, действуя фактически в его интересах и по его указке; это и значит предавать собрата по труду и вере, действуя фактически против него, вопреки собственному знанию о нем, вопреки высокому пониманию нравственности.