Дмитрий Королевский - Калейдоскоп миров (сборник)

Утром Анатолий уходил на работу, возвращался вечером, доставал из морозилки часть соседа, перемалывал и относил фарш бабе Дусе, когда она возвращалась с рынка. К концу недели запас мяса иссяк, это и радовало Анатолия, и огорчало.

Вытирая пот со лба, в ритме рока он наваливался на мясорубку, когда услышал звонок в дверь. Он быстро накрыл лежащую на столе руку тряпкой и бросился к двери. На пороге стояла баба Дуся с корзиной в руках, только что вернувшаяся с рынка.

– Дай, думаю, зайду к Анатолию, посмотрю, как живет! – сказала старушка. – Да заодно и деньги отдам!

– Проходи, проходи, баб Дусь! – с небольшим запозданием сказал Анатолий.

– Ух, сынок, твои пирожки влет расходятся! – сказала она, заходя в дом. – Хорошие, говорят, баб Дусь, у тебя пирожки, сочные!

Старуха достала из кармана на фартуке деньги.

– На, сынок, возьми на здоровье, это благодаря твоему фаршу мои пирожки так хорошо разбирают!

Анатолий стоял, как вкопанный, не зная, что сказать, и лишь криво улыбался. Деньги он взял.

– А ты чем сейчас занимаешься, ужин, наверное, готовишь? – старуха заглянула на кухню. – А-а-а, значит, мяско перемалываешь, понятно!

Баба Дуся шагнула на кухню. Анатолий хотел было остановить ее, но не стал, побоявшись привлечь внимание.

– Жену бы тебе завести, Анатолий, с работы вернулся, а ужин на столе! – старуха подошла к столу, он шел следом. – Ну-ка, посмотрим, из чьего мяса ты такой вкусный фарш готовишь….

Она сдернула тряпку и застыла. Анатолий ударил ее по затылку топориком. Старушка рухнула возле стола. Он перешагнул труп, сел на стул, налил кофе и стал пить, поглядывая, как кровь растекается по полу из раздробленного черепа старушки. «Жаль… столько мяса теперь даром пропадет…» – подумал Анатолий.

Как же все-таки не охота умирать. Тем более, сейчас, весной. Когда, казалось бы, сама природа выходит из этого долгого многомесячного состояния «смерти», или же просто летаргического сна. И начинается нечто невероятно красивое, терзающее душу.

Николай втянул пахнущий «весной» воздух и закашлялся. Боль буквально взорвала грудную клетку. Окурок дернулся и выпал из желтых пальцев. «Черт, мне осталось так мало, а я до сих пор не могу сказать этой привычке – нет!» – почти равнодушно подумал мужчина. Больной потухший взгляд снова поймал лик солнца. Лучи, такие теплые, такие ласковые, они слепили его. Однако Николай не отводил слезящихся глаз. Он впитывал каждый светящийся лучик с жадностью путника, долго бредущего по пустыне, и наконец нашедшего оазис с прохладной чистой водой. «Все перед смертью обретает цену», – всплыли услышанные когда-то слова песни или же стихотворения. Да, раньше это были просто слова, лишь относительно недавно они обрели вес и цену.

Мимо по узкой пешеходной тропе, едва не задевая лавочку, на которой сидел мужчина, вальяжно, издавая приглушенные звуки музыки, прокатил наглухо тонированной джип. «Жируют, суки», – опять же, без особых эмоций, подумал Николай. Утирая старым, потертым, в мелких дырочках от сигаретного пепла, рукавом ставшие мокрыми щеки. Мужчина, морщась, выпрямил затекшую спину. Отверстия на спине, залепленные пластырем, через которые из легких откачивали жидкость, почти не болели. Вся боль была там, в нутре, в грудной клетке. Где, смачно чавкая, кусочек за кусочком поедал его ненасытный, бесстрастный к его желаниям рак.

Николай поднял голову, в уже зеленеющих кронах растущих вдоль пятиэтажке деревьях, радостно перескакивая с ветки на ветку, щебетали птички.

– Да давайте здесь сядем!

Услышал он и повернулся на голос.

К соседней лавочке, хохоча и сквернословя, подошла шумная компания. Четыре парня и три девушки, в руках цветные банки с коктейлями, баллоны с пивом, пакеты с чипсами.

Молодость.

Как, все-таки, незаметно ты прошла. Где тот юный разгильдяй с папиросой в зубах и гитарой в руках? (Прямо поэт во мне заговорил под конец жизни). Где? Николай пошевелил отекшими ногами. Надо бы заходить домой, скоро придет доктор, а вместе с ним и спасительный «морфий».

Дом.

Разве это дом, когда там тебя никто не ждет? Эти старые, с заплесневелыми обоями, стены, и облупившийся потолок тесной «однушки» он перестал считать домом, когда умерла она. Его Катя. Николай почувствовал, как защемило сердце. Да, с ее смертью все пошло наперекосяк. Володька, сын, и без того никчемный по жизни, как сдурел. Связался с плохой компанией: наркотики, воровство, убийство, и, как следствие всего этого, – тюрьма. «Да уж, сынок, не дожить мне до твоего освобождения!»

– Эй, ты, тебе хреново, что ли? На, возьми, похмелись!

Николай не заметил, как к нему приблизился один из парней, что весело проводили время на соседней лавочке. В компании по-весеннему оголившихся девиц. Молодой человек с длинной черной челкой и огромными наушниками, болтающимися на тонкой шее, протягивал ему одноразовый стаканчик с пивом. Неизвестно почему, но Николай не отказался, хотя не было у него этого самого похмелья. Он протянул дрожащую руку и принял прохладный, пенный напиток. – Спасибо, – сипло вымолвил мужчина и отхлебнул из стаканчика.

– Санек, Санек, снимаешь? – долетел до него взволнованный голос.

– Да не мельтеши ты перед камерой, придурок! – огрызнулся на него голос «Санька». – Конечно, снимаю!

Уже почти ничего не осознавая и не различая, Николай увидел приближающихся к нему парней. Один из них шел, держа что-то в вытянутой руке.

– Смотри, смотри, как бомжа повело! – услышал он, чувствуя, что теряет сознание. – Сколько ты ему этой дряни насыпал?

– Да хватит, чтоб улетный «мультик» снять, ща его так заплющит….

– Что-то мне кажется, ты немного переборщил, Саня…

Последние слова он едва различил из-за внезапно пропавшего слуха. Все померкло. Ушла боль, несколько месяцев терзающая его тело. Стало легко. Невероятно легко! Ему показалось, что он воспарил. Мужчина открыл глаза. Но сделал он это по-другому, без усилия мышц, поднимающих веки.

Он летел.

А там, внизу, окруженное кучкой подростков, на заплеванном асфальте лежало высушенное болезнью тело. Его тело. В которое не было никакого желания вернуться.

Неудача приходит так же, как и уходит удача – не знаешь, когда это случится. Или же так – неудача приходит тогда, когда уходит удача. Почему-то эти две мысли пульсировали в моем опустошенном, отформатированном мозгу, когда я перелазил железный бордюр моста. И даже когда навстречу мне с неминуемой быстротой стал приближаться заснеженный, мерзлый асфальт, они продолжали гулко стучать в пустой черепной коробке. Боли я не почувствовал, просто стало темно.

Наверное, каждому знаком этот сумбур чувств, которые выливаются на голову человека от всей русской души, отмечавшего приход нового года. Я чувствовал себя так же, поэтому комментарии будут излишни. Открыв глаза, я резко сел, боль, всколыхнувшая голову, заставила сжать зубы. Намокли спина и лоб. Ну, и где же я? В довольно просторной комнате с пестрыми серыми обоями был шкаф, стоявший в углу, стул и тумбочка рядом с кроватью, на которой, собственно, я и сидел. Скудновато как-то, даже для меня, снимавшего последние два месяца комнату в общежитии. Однако не это сейчас тревожило меня, а другое.