Наталия Сова - Королевская книга

— Ну? — отозвался я. Разговор этот был мне неприятен.

— Так вот. Верзила мог выполнить эту работу совершенно спокойно, потому что в нем не было страха. Никакого. Он не боялся ничего, совсем ничего. Это просто чудо какое-то. Лично я впервые в жизни видел такого человека.

— Дураки не знают страха, — усмехнулся я. — А не окажись меня поблизости, раскроило бы это чудо-юдо твою светлую головушку и глазом бы не моргнуло.

— Да, пожалуй, — сказал он, помолчав. — Я сам виноват, не удержался, подразнил. С ним совсем по-другому нужно разговаривать. Нужно было, — поправился он. — Да и вы вполне могли словом его остановить. Всего лишь словом.

— Каким? — поинтересовался я.

Перегрин невесело усмехнулся и ничего не ответил.

— Постой, — спохватился я. — Ты сказал, что годимся только я и Верзила. Так?

Он сразу понял, к чему я клоню, и, заулыбавшись, заверил, что равнять меня с Верзилой нельзя, упаси бог. Что касается меня, тут причина совсем другая, а именно дружелюбное отношение ко мне замка. Якобы благоволит он мне, а потому всячески постарался смягчить удар, то есть напугать не до смерти, а лишь слегка.

Я презрительно фыркнул. А Перегрин продолжал говорить о замке, какой у него непростой нрав и как он в этом похож на меня. Каким он кажется непредсказуемым и жестоким и какое это, в сущности, печальное сооружение. Я сказал, что не могу себе представить печальное сооружение, равно как и непредсказуемое, и жестокое. Здание — оно здание и есть, и говорить о нем как о живом человеке по меньшей мере смешно.

— А вы вспомните, — сказал Перегрин, — вспомните, что произошло, когда вы оказались внутри невидимой стены. Вы упали в обморок.

— Ну, — подтвердил я с крайним неудовольствием.

— Я, к слову сказать, тоже чуть не упал в обморок, когда вы на меня закричали: колдун, сожгу… Помните?

— И что?

— А то, что колдуном вы меня не считали, а просто хотели напугать. Это я потом понял. Вот и замок ваш также. Он уже тогда знал, что вы свой, однако врезал вам изо всех сил.

Потом он сказал, что, когда у него возникают трудности с замком, он сразу вспоминает меня и поступает так, как поступил бы, имей дело со мной.

— Так, значит, я, по-твоему, непредсказуемый и жестокий. Не видал ты жестоких князей, вот что, — сказал я.

— Я видел много разных людей. — Он улыбнулся. — Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Не о вас. Например… Вы знаете, я всем башням дал имена. Западная — Свеча. Восточная — Чудище. Северная — Белый Ветер. Южная — Алая. А эта, — он показал глазами вверх, — Зунта.

— Зунта? Почему?

Он смущенно опустил голову и сказал, что так зовут одну девушку, которая живет очень далеко отсюда, во Флангере, а почему он назвал башню в ее честь, он не знает.

— Ясно, — сказал я. — Хорошенькая?

Вместо ответа он выудил из кармана мелок и быстрыми движениями набросал на темной плите пола тонкий, острый профиль.

— Ничего, — одобрил я. — И ловко же ты рисуешь, однако.

— Кажется, с закрытыми глазами мог бы ее нарисовать, — ответил он тихо. — А она меня и не помнит, наверное.

— Все может быть, память-то девичья. Кстати, когда мне было примерно столько же, сколько тебе сейчас, у меня была женщина по имени Зунта.

— Правда? — просиял Перегрин.

Я рассказал, что была она служанкой в замке моего отца и что я уже точно не помню, как у нас все случилось в первый раз. Потом всю весну и половину лета она являлась в мою спальню почти каждую ночь. Смешная была тетка — огромная, мягкая — и всегда забавно так, плотоядно урчала, когда я в нее зарывался. Кусаться любила. А еще она любила, чтобы я…

— Не надо, — прервал мою речь Перегрин, опуская глаза.

Я усмехнулся.

— А потом стервец Алмир, мой драгоценный братец, как-то о нас пронюхал и однажды принялся высмеивать меня при всех. Был какой-то праздник, гостей видимо-невидимо. Нас едва разняли. До сих пор жалею, что тогда не задушил его.

Внезапно факел на стене затрещал, догорая, и погас. Я ухватился за Перегрина.

— Не бойтесь, — шепнул он.

— Я не боюсь никого. Никого из людей, — громко сказал я. — Но сидеть здесь, как в могиле…

— Руку пустите, больно.

Я отпустил его, и мы некоторое время сидели в темноте и тишине, а потом я не выдержал и попросил его не молчать:

— Рассказывай что угодно. О странствиях своих, об учителе… как его… О Зунте, если хочешь. Или лучше скажи, этот саркофаг не мне ли предназначен?

— Нет, — ответил Перегрин. — Мне.

Я повернулся к нему, но лица не увидел.

— В конце жизни каждый мастер должен вернуться в свой первый замок. Мастер Гэдан вернется в Черный Храм. Я вернусь сюда. Круг должен замкнуться. Таков закон. — Он тихо рассмеялся в ответ на мое растерянное молчание и добавил: — Но это будет не скоро. Мастера обычно живут очень долго.

Неожиданно я начал все явственней различать в темноте Перегрина, стену и профиль Зунты на полу. Мне показалось, что светает. Оглядевшись, я не обнаружил ни окна, ни дыры в потолке — ничего, откуда мог бы исходить утренний свет. Словно бы светились сами стены — и светились все ярче.

— Это еще что? — ошеломленно спросил я.

— Вы же сами сказали, что вам не нравится могильная темнота, — ликующе отвечал Перегрин. — Так вот вам!

Свет уже вошел в полную мощь. Стены сияли холодным перламутром — точно так же, как сиял когда-то чертеж замка.

— Ты и после этого будешь утверждать, что ты не колдун? — спросил я ехидно.

— А я тут ни при чем! — воскликнул Перегрин и, вскочив, запрыгал вдоль стен, как заяц. — Вы скажите что-нибудь замку, а то он обидится. Что смотрите? Поблагодарите хотя бы.

— Спасибо, — промолвил я в пространство и глупо улыбнулся.

Когда мы вышли, оказалось, что снаружи действительно уже светает. Мало того, посреди двора стояли повозки с кирпичом, а возле них — Анч и Хач. Увидев нас, они подошли и, толкая друг друга локтями, остановились, не решаясь заговорить. В полумраке братья выглядели совершенно одинаково, как, впрочем, и при свете дня.

— Это мы виноваты, — сказал один.

— Только мы, — поддакнул другой.

И они наперебой принялись рассказывать о каком-то удивительном пиве, которое варят только у них в деревне и которое все должны непременно попробовать, а попробовав такое пиво, от него уже ведь не оторвешься, это любой скажет. А уж они-то, Анч и Хач, лучше других знают, что употреблять сей божественный напиток нужно не спеша.

— Мы сказали всем, что отвечать перед вами будем только мы, — сказал первый.

— Потому что это мы никого не отпустили, — закончил второй и напрягся, ожидая удара.

— Убирайтесь с глаз моих, — велел я, и обрадованные братья тяжелой рысью понеслись прочь.

Начиналось утро. Я окинул взглядом строительные леса и рваные контуры незаконченных стен и подумал, что я его непременно построю, мой замок, и будет он действительно невиданным — прекрасным и грозным, и тогда для меня ничего уже не будет по-прежнему.