Марина Золотаревская - Король Завидий

— Будет исполнено! — отвечал казначей.

А рабочие дружно закричали:

— Да здравствует король!

— Хватит, ребята, — поморщился Зариций и опять обратился к инженеру. — Ну, а ты, друг Крептер? Как мне наградить тебя самого?

Эх, попросить бы Крептеру, к примеру, золотую готовальню, украшенную портретом короля и усыпанную бриллиантами! Может, всё бы и обошлось. А он сказал:

— Поручите мне, государь, построить ещё один мост, вантовый — по нему мы сможем пустить поезда. У меня, признаться, уже и эскизы имеются… Вот это и будет мне награждением.

Король замер, точно громом поражённый. Почему-то все сразу притихли. Стало слышно, как на мосту свистит ветер.

Наконец Зариций сдавленно спросил:

— Неужели ты настолько любишь своё дело?

Инженер ничего не успел ответить. Из толпы придворных, будто чёртик из коробочки, выскочил Шиш; гримасничая и приплясывая, подбежал к королю, и воскликнул своим скрипучим голоском:

— Что, завидно? Глядите-ка! Хорош наш правитель — король Завидий! — и ткнул в самодержца костлявым пальцем.

Все ожидали от Зариция гневного крика, а услышали глухой смешок:

— Браво, шут!

Кто-то нерешительно хихикнул и тут же испуганно смолк. Король будто не заметил. Адресуясь к инженеру, он проговорил невнятно:

— Насчёт моста… я подумаю… подумаю…

Развернулся на каблуках и бросив: «Возвращаемся, господа!» пошёл прочь. Свита — за ним, Шиш приплясывал позади, что-то бормотал, и придворные старались держаться от него подальше.

По дворцу в этот день поползли тревожные шепотки. И неудивительно: король вернулся сам не свой, отослал всех, заперся у себя в покоях и не стал ни обедать, ни ужинать. А вечером вдруг потребовал:

— Шута ко мне!

Шиша, о выходке которого знал уже весь дворец, препроводили к королю, и приближённые стали гадать, как поступит последний.

— Прогонит дурака к чертям собачьим, — говорил один, — прогонит и пенсии лишит.

— Простит, — уверял другой. — Он у нас отходчивый. Да и шутам многое прощается…

— Ну, не такое же! — не соглашался третий. — За такие выходки можно и в острог угодить!

Никто не мог бы догадаться, как на самом деле поговорили шут и король.

Оставшись с государем наедине, Шиш без приглашения уселся с ногами в самое удобное кресло, и задрав острый подбородок, уставился на Зариция. Тот пододвинул себе другое кресло и сел напротив. С минуту оба молчали. Король заговорил первым:

— Раскусил меня, а?

— Давным-давно.

— Как ты догадался?

— Дураку ясно, — осклабился Шиш, — а я и есть дурак. Ах, светлый король Зариций, всем умельцам — первый друг, всем искусникам — отец родной! Который сегодня от зависти к инженеру-строителю готов был броситься вниз головою с его чудо-моста! Что, вру?

— Нет.

— Да ты не только господину Крептеру, ты им всем завидуешь, мастерам-то.

Зариций откинулся на спинку кресла и промолвил жалобно:

— У них есть то, чего нет у меня: призвание, искусство, любимое дело. Довольно, чтобы наполнить и жизнь, и душу.

— А желудок?

— Что?

— Ты хоть знаешь, что самый искусный мастер часто сидит без хлеба? А знаешь, каково это — когда твоё искусство втаптывают в грязь? А когда само творение не даётся, не получается — понимаешь, что это такое?

— Каторга, — отвечал Зариций, — каторга, за которую я сей же миг отдал бы свою корону.

— Теперь дурак — ты! — воскликнул шут.

И король Невоздании молча проглотил оскорбление.

— У тебя есть власть, — продолжал Шиш. — Тебе ведомо, на что идут люди ради власти?

— Но я-то к ней не рвался, чёрт подери! — вяло огрызнулся Зариций. — Родился принцем, стал королём, вот и всё.

— Ага, просто должность такая — король. Ты и ведешь себя, как усердный чиновник средней руки. Погляди, как живут иные правители! Пьют-гуляют, казну распыляют, зато душу забавляют…

— Ничего-то ты не понял, — прервал государь шута. — Думаешь, я себя сдерживаю? Какое там! Не тянет меня к разгульной жизни, как не тянет повелевать людьми.

— А к чему тянет? Кем бы ты хотел стать, если бы не был королём?

Зариций ответил с мукой:

— В том-то и беда, что никем!..

— Ой ли? — поднял брови Шиш. — Ты ведь и живописью баловался, и музыкой, и стишками…

— Вот именно что баловался — душу в них не вкладывал.

— Велика беда! Одно твоё слово — и тебя объявят величайшим музыкантом и лучшим поэтом в истории страны, а за твои картины передерутся директора всех музеев.

— Разве мне слава нужна? Да к тому же ещё дутая!

— Жениться не думал? — неожиданно спросил шут. — Отец семейства — тоже призвание.

— Не моё.

— А что же девицы твои, фаворитки?

— Ну что девицы… Я их желал, они не противились…

— Оно и понятно! — ехидно вставил шут. — А любил ты хоть одну из них?

— Если бы… Что ты выспрашиваешь, точно поп! — вспылил вдруг король.

Шиш помахал перед его глазами тощим пальцем:

— Те-те-те! Поп тебе скажет, что зависть — смертный грех, а власть надо употреблять на добрые дела, и велит поститься да молиться. А я, может, посоветую кое-что получше…

— Говори! — простонал Зариций.

Шут медленно промолвил, будто смакуя слова:

— Себе же на беду наводнил ты страну мастерами. Сам и позаботился, чтобы они с голоду не погибали и в безвестности не прозябали. «Проси в награду всё, что хочешь!» — передразнил он вдруг голосом короля. — Ладно, они процветают, а тебе-то каково с ними рядом? Они живут любимым делом, а тебе, монарху, и жить вроде нечем: власть для тебя — служебная лямка, кутежи — скука смертная, женщина — услада на миг, а искусство — баловство. Верно, король Завидий?

Король не отвечал, только сильнее вжался в кресло, стиснул подлокотники. Шут встал и наклонился над ним:

— Об одном ты позабыл: эти искусники да умельцы — твои подданные, и ты волен делать с ними, что хочешь.

— И что ты советуешь? Призвать ещё одного мастера — заплечного, чтобы выкручивал им золотые руки, рубил светлые головы? Так, что ли?

— Ну, зачем же, — усмехнулся Шиш. — Ты ведь у нас монарх просвещённый и милосердный. Гуманный, как нынче говорят. Просто предложи им — каждому — сменить занятие.

Зариций резко выпрямился:

— Ты это серьёзно?

— Шучу, конечно. И ты тоже пошути. Вызови того же господина Крептера и объяви, что назначаешь его… ну, хоть рыбаком. Посмотришь, как это ему понравится. А потом скажешь, что просто дурачился.

— Вздор говоришь, — пробормотал король, вставая. — Ступай. Я устал.

Шут отступил на пару шагов и поклонился почтительней некуда:

— Доброй ночи, государь.

И удалился чуть ли не на цыпочках.

А на другой день был вызван к королю и стал единственным свидетелем аудиенции, которую тот дал инженеру Крептеру. Состоялась она в парадной зале; обычно здесь принимали только послов и других почётных посетителей.