Михаил Костин - Живое и мертвое

Советник надавил. Дверь поддалась, словно уступая его решительному настрою. Можно было бы предположить, что не заперто — кого и от кого ей теперь запирать? — и войти сразу, без стука. Хотя и стук не помешает. Вежливость.

— Здравствуйте, — приветствовал советник поставленным голосом с хорошо отрепетированным сочувствием. — Было не заперто, и я…

Он слегка замялся. Надо было замяться. Показать понимание и неловкость от своего присутствия, это располагает.

Женщина сидела за столом, уронив голову на руки. На голос она чуть приподнялась и кивнула.

— Вы ко мне?

— Да, госпожа Лупо, — поспешил советник. — Я из Совета… Дело в том, что…

Он опять замялся. Дело в том, что разговор должна развивать она. Она должна выговориться, а он понять, поддержать и, изобразив добрую фею, сделать сказочный подарок. И он уйдет, получив то, что ему надо. А она будет жить, хотя жить ей незачем. Но она будет жить и до самой смерти с благодарностью вспоминать его и Совет. И если даже придумает, что кто-то виноват в ее злоключениях, то никогда даже в мыслях не допустит, что это может быть он. Почему? Потому что она продастся ему. Сама. Прямо сейчас.

— Я понимаю, — быстро заговорила она. — Эта секция, я теперь одна и не должна тут жить, но…

Теперь запнулась она. Он молча кивал, подбадривая. Все шло по плану.

— Но понимаете, эти стены… это все, что осталось мне в память о муже и сыне. И я…

— Я понимаю, — голос советника был полон неподдельного сочувствия.

— Да нет, что я говорю. Простите, — отмахнулась она. — Вам все это ни к чему. Я знаю закон.

— Закон, — советник принял задумчивое выражение. — Знаете, закон должен идти навстречу людям, вот что я думаю, госпожа Лупо. Кстати, я здесь именно поэтому. По решению Совета вам присуждается денежная компенсация.

Рука метнулась за пазуху и появилась вновь с небольшим кожаным мешочком. Он смущенно потупил взгляд.

— Простите, госпожа, эти канцеляризмы. Совет и министерства далеки от народа. У них все на бумаге, все как-то казенно, неправильно… Простите. Я понимаю, что эти деньги не заменят вам сына, но не думаю, что они будут лишними. Еще раз простите, госпожа. Мне, право же, не удобно.

Советник опустил на стол мешочек, чуть подвинул его навстречу женщине и, окончательно смутившись, отступил, словно сделал нечто непристойное. Теперь она будет чувствовать себя неловко за его неловкость. И деньги возьмет. Потому что в такой подаче это не взятка, не компенсация, не выкуп. Это…

— Спасибо вам, — произнесла женщина. — Все хорошо. Я все понимаю. Вам незачем извиняться. Совет думает обо всех, не могут же они при этом думать о каждом. Вы славный человек, не переживайте.

Глупые, никчемные слова. Зачем они звучат? Для чего люди в подобных ситуациях несут подобную дребедень? Советник об этом не задумывался. Он просто знал некоторые закономерности. Знал, на что надавить, чтобы получить нужную реакцию и пользовался этим знанием. Причины его не интересовали.

Женщина к деньгам не притронулась, даже не посмотрела на них. Но и вернуть тоже не попыталась. Значит, взяла.

— Знаете, я, как представитель Совета, попытаюсь… Не обещаю, но попробую.

— Вы о чем? — не поняла она.

— Исправить положение, — нескладно ответил он. — Вы сказали, что Совет не может думать о каждом, но я попробую сделать так, чтобы Совет подумал о вас. Ваша секция. Эти стены… Если они вам так дороги… Я попытаюсь сделать так, чтоб вас не переселяли отсюда.

Он говорил достаточно горячо, в меру убедительно. Немного сомнения. Немного неловкости. Участие и понимание. Сочувствие и желание помочь. С таким подходом можно купить кого угодно.

И она купилась. На глазах выступили слезы, а губы задрожали.

— Спасибо вам, — всхлипнула она.

И еще долго повторяла это «спасибо вам». А он делал вид, что хочет утешить, но не знает как, и уговаривал успокоиться, и повторял бесполезное «ну что вы».

— Спасибо вам, — в очередной раз повторила она и шмыгнула носом.

— Не стоит, — покачал головой советник. — Я же ничего не сделал.

Она покачала головой. Слов не было.

— Я пойду.

Советник повернулся и вышел. Дело можно было считать оконченным.

Уже в прихожей его нагнал ее окрик:

— Стойте!

Внутри дрогнуло. Что он сделал не так? Где ошибся?

Давя панику, которая охватывает актера, чувствующего провал, он обернулся. Женщина догнала его и вцепилась в руку. Глаза ее сделались безумными.

— Подождите. Я же даже не спросила, как вас зовут.

— Это неважно, — мягко улыбнулся он, пытаясь отстраниться.

— Нет-нет-нет, пожалуйста, подождите.

Советник остановился и посмотрел на нее мягким всепонимающим взглядом. От такого взгляда прослезился бы даже самый большой скептик.

— Я хотела спросить, — решительно начала она, почувствовав в этом взгляде одобрение. — Вы ведь знаете, что произошло?

«Пустошь задери эту бабу», — выругался про себя советник. Только этого не хватало.

— Мне ничего не говорят, — тараторила между тем женщина. — Что с Винни? Я же не знаю. Говорят, будто несчастный случай, а какой? Что произошло? Вы знаете? Вы же знаете, вы же можете рассказать?

— Простите, — покачал головой советник. — Простите, госпожа Лупо, но я знаю не больше вашего.

— Что с ним? Ну, скажите же, что с ним?

Глаза ее были безумны. Она не слышала его. Не хотела слышать. Она хотела услышать сейчас совсем другое. А он не мог ей этого сказать.

— Я не понимаю… Ну, кто-то же должен знать, что произошло. Вы же должны знать! Скажите мне!

Советник скрежетнул зубами. Глупость и женская истерика — две вещи, которые он не терпел. Две вещи, которые могли поломать любой план. Он схватил ее за плечи, повернул к себе, крепко сжал и посмотрел в глаза. Спокойно. Уверенно. Голос тоже был спокойный, гипнотизирующий, хоть это и далось ему с большим трудом.

— Успокойтесь. Это был несчастный случай. Несчастный случай. Ваш сын погиб. Но вам надо жить дальше. Понимаете? Дальше. Я постараюсь помочь. Сделаю все, чтобы сохранить вам эти стены, эту память. Понимаете? Вы меня слышите?

Взгляд ее был прозрачен и блестел, словно стекло. Она кивнула, но вопреки этому сказала совсем не то, что было нужно советнику.

— Не надо. Я верну вам деньги, я… мне не нужна эта ячейка. Мне не нужно ничего. Я… Вы же хороший человек, вы же поможете… Я хочу видеть его тело. Только покажите мне… Я хочу увидеть его — и мне больше ничего не надо.

Советник покачал головой. Безнадежно, грустно, всепонимающе.

— Это невозможно, госпожа, — произнес он с болью в голосе, лишая всякой надежды. — Это невозможно. Но я постараюсь сохранить за вами эту ячейку.

Она уже не слышала его. Остолбенела и стояла не шевелясь. Советник попрощался. Женщина не отреагировала. Он пообещал заглянуть на днях, рассказать, что удалось сделать. Она кивнула: «Да, конечно». Он вышел.