Всеволод Глуховцев - Консорциум

— Да хоть бы и я… — заметил Игорь скромно…

…оказался в компании с Димой той последней каплей, что способна переполнить чашу.

— Вы ведь, наверное, чувствуете в себе эти силы?!

Максим кивнул.

Чувствовал, конечно. И сейчас тоже чувствовал. Но ему неприятен был Ярченко и его разговоры… и все-таки даже не это сейчас смущало его.

Да и смущало — не то слово, но другого он подобрать не мог.

Он никак не мог отделаться от мысли, что все это, вообще вся ситуация вокруг Консорциума — все это уже было в его жизни. Нет, они не могли быть точной копией, там была другая обстановка, и люди, возможно, другие, хотя кто-то мог быть очень похож на этих… но это ведь частности, а сама суть в том, что события с Максимом Полкановым происходят сразу в нескольких точках мироздания… собственно, Максим Полканов есть многосложная сущность, мне самому до сих пор неведомая.

Совершив такой вывод, Макс ощутил себя таким усталым, словно какую-то тяжесть в гору втащил. И он спросил Ярченко:

— Ну, если так… то, почему же там, в квартире, ничего с нами не случилось?

— Да потому что не пришел он, как видно, ваш час, молодой и одареннейший мужчина! Не пришел. Но мог прийти. И потому, когда вы туда, простите, поперлись, я доложил Герману — не мог не доложить, ибо он бы заподозрил…

— А теперь не заподозрит? — скривился Дима.

— Теперь это уже не важно.

— Почему?.. — спросил Макс, хотя понимал — почему.

Ярченко цинично ухмыльнулся:

— Потому, что я как Наполеон, всегда на стороне больших батальонов.

Усмехнулся в ответ и Никонов:

— Ну, все же на той стороне не Наполеон…

Игорь рассмеялся, а затем заговорил всерьез, с напором:

— Мы сейчас можем взять его как подарок! Именно сейчас такой момент. А он, я говорю, он со всеми своими тараканами, мыслит здраво. Большие батальоны… и что сила солому ломит — это он поймет сразу же. И поведет потом себя разумно. Разумеется, оставляя за собой мысль сделать по-своему. Но ведь и в ваших силах сделать по-вашему! Тут, как говорится, чья возьмет.

Максим вспомнил перестрелку возле дома Кузьмича, нехорошо осклабился:

— Видели мы с Димоном этот ваш разумный подход…

Но журналист замахал руками, даже слюной забрызгал, утверждая, что в данном инциденте безгрешен не только он, но и Маркович. Да, тот страшно взволновался, велел отряжать группу перехвата, но ничего худого в мыслях не было, просто переманить парней к себе… и если бы этот идиот-опер не открыл пальбу…

Максим равнодушно отметил лживость этих слов. Ничего худого… А впрочем, кто их знает, может, с их точки зрения и правда, ничего…

— А Рябко, — произнес он, думая о своем, — тоже ничего худого?..

Ярченко говорливо оправдался, что смерть Рябко — трагическая случайность. Никто этого не хотел, но вот послали двух придурков… ну, что здесь поделаешь? Грустно, конечно, сочувствую…

— … и сокрушаюсь искренне. Но, однако же, давайте решать, коллеги! Сейчас самый реальный шанс восстановить единство Консорциума. Повторяю, никуда он не денется, примет как данность. Про Бубнова и не говорю — этот тля, сам приползет. А Марковича если брать за хобот, то брать сейчас! Он не Илья Муромец, никаких там особых спецов не надо. Двух-трех мужчин поздоровее — и возьмут голубчика как тушку!..

Макс ощутил, что Никонову хочется знать его мнение. А какое у него было мнение? Сейчас Игорь был совершенно чист и гладок в желании взять Германа Марковича «за хобот» и «как тушку». Это Максим мог сказать точно.

Так и сказал. Выслушали его внимательно. Ярченко довольно ухмыльнулся:

— Ну вот, — вымолвил он с интонацией: какие, мол, еще могут быть сомнения…

Геннадий Тихонович решился.

— Ладно, — сказал он. — Кто бы мог подумать… Но хорошо то, что хорошо кончается. Примем меры.

И взялся за телефон.

Чем дальше «Тойота» Ярченко везла его от парка, тем томительнее ощущал дежа-вю Полканов. Это было сильное, навязчивое чувство, трудно передать словами. Такого не было ни в квартире Кузьмича, ни час назад, когда он первый раз посетил место. И он ехал и жалел, что ввязался в эту поездку — как будто у него был выбор.

После того, как Никонов «принял меры», к подъезду прибыл старенький БМВ с тремя крепкими молодцами — водились и такие ребята в первом Консорциуме. Ярченко, увидев, одобрительно хохотнул:

— Самое то! Готовь к обеду ложку… — он был мастер выразиться метафорически.

И вот они ехали подводить финишную черту.

Дима и Макс, сидя рядом на заднем сиденье, не разговаривали. Дима покосился на приятеля, понял, что лучше сейчас к тому с расспросами не приставать, и благоразумно умолк. А Максим с каждой минутой все больше и яснее понимал, что та самая точка в парке — главный поворот в его судьбе, и самое главное — таковой она стала после неудачного визита… ну, и, стало быть, визит все же не был неудачным, и та самая капля, которая никак не могла переполнить чашу, на сей раз в самом деле будет последней.

Максим не любил слова «последний», но сейчас почему-то мысленно произнес именно его, и произнеся, задним числом поморщился: вот черт дернул за язык… за внутренний.

Темная тучка тревоги набежала на душу. Максим постарался отогнать ее, но…

Машина тем часом въехала во двор — самый обычный, такой же, как тысячи других городских дворов.

— Ну вот, — с веселой бесшабашностью сказал Игорь, — здесь наш граф Монте-Кристо и обитает.

Дима хмыкнул:

— Это и есть конспирация?

— Еще какая! Знаете: хочешь быть незамеченным, остановись ночью под фонарем. Нет, насчет тайных дел он великий мастер, он и мне, признаю, несколько превосходных советов дал… Впрочем, черт с ним! Вот его дом, я ближе подъезжать не стану.

Он тормознул у бордюра, выскочил и пустился к БМВ.

План действий был простой, но необычный. Беглый чекист снял квартиру на первом этаже — рассудив, что кому же в голову придет?.. И окна держал открытыми по летнему времени — по той же причине. Решение дерзкое и оттого неглупое, но опять же уязвимое…

Правда, делать все нужно было в течение секунд. Парням прыгнуть в окна — и взять. Примитив, но вполне разумный: густо разросшиеся кусты скрывали окна первого этажа, так что все и вправду можно было сделать ловко.

Ярченко плюхнулся на шоферское сиденье.

— Открыты окна! — радостно провозгласил он. — Значит, дома. Успели! Ребята справятся, толковые. Одного я помню еще по тем временам… ну, до раскола.

Он глянул влево, возбужденно ерзнул:

— Все, пошли!

А Максим, до этой секунды тщетно пытавшийся унять душевную хмарь, вдруг обнаружил, что она прошла. Прошла — и все тут! И никаких следов. На душе стало ясно и спокойно, как… как в детстве?.. Нет, в детстве было все же не так. Это спокойствие было взрослым, за ним стояли годы — которых вроде бы у Максима Полканова и не было.