Нил Шустерман - Обделённые душой

Роберта смотрит на него с бесконечным сочувствием.

— Как же ты можешь подписывать документы, Кэм, если даже твоя подпись тебе не принадлежит?

Роберте очень не нравится, когда Кэм выходит гулять в одиночестве, особенно по ночам. Но сегодня она не в силах его остановить.

Юноша быстро шагает по мокрой от дневного дождя улице, но у него такое чувство, будто он идёт в никуда. Что-то гонит его, не даёт оставаться на одном месте, словно ему тесно в собственной шкуре. Как там в рекламе? Да, вот оно: Биосистемический синдром дизунификации личности. Идиотское состояние, излечить которое можно только с помощью расплетения.

Все его мечты, все намерения уничтожить «Граждан за прогресс», стать героем, достойным любви Рисы, ничего не стоят, если он всего-навсего вещь, собственность армии. Роберта заблуждается. Это не просто юридическое определение, заморочка крючкотворов-законников. Как она не понимает, что когда кто-то даёт тебе определение, ты теряешь способность определять себя сам? В конце концов он станет тем, чем его считают. Он станет вещью.

Ему нужно каким-то образом заявить о своём существовании вопреки любым утверждениям закона. Нужно что-то, чем бы жило его сердце несмотря ни на какие бумажные определения. Риса могла бы дать ему это. Но ведь её здесь нет...

А может, стоит поискать в других местах?

Кэм начинает обыскивать свою память в поисках мгновений духовной сопричастности. Вот его первая исповедь, вот бар-мицва, вот церемония, где его учат произносить «бисмилля». Он видел, как его брата крестили в греческой православной церкви и как сжигали тело бабушки на традиционных буддийских похоронах. Почти все религиозные верования представлены в его сознании — скорее всего, это сделано с умыслом. Наверно, таков был один из многих критериев, с которыми Роберта подходила к подбору его составных частей. Такая уж она дотошная.

Но которая из религий даст ему искомое? Кэм знает, что если он заговорит об этом с раввином или буддийским священнослужителем, то они ответят ему мудростями, которые лишь умножат вопросы. Типа: «Существуем ли мы потому, что другие воспринимают нас как таковых, или достаточно и нашего собственного суждения?»

Нет. Кэму нужна реальная и приземлённая догма, которая ответит ему конкретно: да или нет.

В нескольких кварталах отсюда есть католическая церковь — старая, с замечательными витражами. Во «внутреннем сообществе» Кэма набирается солидное количество верующих этой конфессии — достаточно для того, чтобы, вступая под своды храма, он ощутил почтение и трепет.

В церкви совсем немного народу — месса окончена, время исповедей подходит к концу. Кэм знает, что делать.

— Святой отец, отпустите мне мои прегрешения.

— Поведай о них, сын мой.

— Я ломал вещи. Я крал их. Электронику. Автомобиль — может, пару штук. Возможно, я как-то пытался изнасиловать девушку. Я не уверен.

— Не уверен? Как ты можешь быть в этом не уверен?

— У меня ни о чём нет полных воспоминаний.

— Сын мой, ты можешь исповедаться только в том, что помнишь.

— Это как раз то, что я пытаюсь донести до вас, святой отец. Все мои воспоминания обрывочны. Кусочки и фрагменты.

— Хорошо, я приму твою исповедь, но, мне кажется, тебе требуется нечто большее, чем таинство исповеди.

— Это потому, что мои воспоминания — от других людей.

— …

— Вы слышали, что я сказал?

— Я так понимаю — в тебе есть донорские части?

— Да, но...

— Сын мой, ты не можешь нести ответственность за действия не принадлежащего тебе мозга, как не можешь нести ответственность за действия пересаженной тебе руки.

— Парочка таковых у меня тоже имеется.

— Прошу прощения?

— Моё имя Камю Компри. Вам это ни о чём не говорит?

— ...

— Я сказал, что моё имя...

— Да, да, я слышал, слышал. Я просто удивлён, что ты пришёл сюда.

— Потому что у меня нет души?

— Потому что для меня это редкость — принимать исповедь у общественных деятелей.

— Значит, вот что я такое? Общественный деятель?

— Почему ты пришёл сюда, сын мой?

— Потому что я боюсь. Боюсь, что я, возможно, не... не существую.

— Твоё присутствие здесь доказывает, что ты существуешь.

— Да, но в качестве чего? Скажите мне, что я не ложка! И не чайник!

— Я не улавливаю в твоих словах смысла. Прости, но у меня длинная очередь на исповедь...

— Нет! Это важно! Мне нужно услышать от вас, что... Мне очень нужно знать... что я человек!

— Но ты ведь знаешь, что церковь официально не определила свою позицию относительно расплетения.

— Я не об этом спрашиваю...

— Да-да, я понимаю. Понимаю. Понимаю...

— Что вы как духовное лицо думаете...

— Ты требуешь от меня слишком многого. Я здесь для того, чтобы давать отпущение, не больше.

— Но ведь у вас есть своё мнение, не так ли?!

— ...

— Когда вы впервые услышали обо мне...

— ...

— Что вы подумали, святой отец?

— Я не вправе отвечать на это, а ты не вправе спрашивать!

— Но я спрашиваю!

— Ответ не послужит тебе на пользу!

— Тогда, святой отец, я подвергну вас испытанию. Вот оно: скажете ли вы мне правду или солжёте в собственной исповедальне?

— Я подумал...

— Да?..

— Я подумал тогда... что твоё явление в этот мир ознаменовало конец всего того, во что мы свято верим. Но это мнение — плод опасений и незнания. Признаю! И сегодня я вижу ужасное отражение своих собственных суждений. Ты понимаешь?

— ...

— Я признаю, что твой вопрос посрамил самонадеянность моих выводов. Как могу я судить, носишь ли ты в себе божественную искру?

— Просто скажите да или нет!

— Никто на всей земле не сможет ответить вам, мистер Компри, и вы должны бежать от всякого, кто возьмётся утверждать, что знает ответ.

Кэм бесцельно бродит по улицам, не зная, куда его занесло, да это его и не волнует. Наверняка Роберта уже организовала поисковую экспедицию.

И что будет, когда его найдут? Ну отведут домой. Роберта пожурит его. Потом простит. А завтра, или послезавтра, или после послезавтра он наденет на себя новенькую форму, что висит на двери, ему понравится, как он выглядит, и он позволит передать себя в руки новых хозяев.

Он знает, что этого не избежать. И ещё он знает, что в день, когда это произойдёт, последняя тлеющая в нём искра погаснет навсегда.

Навстречу по мостовой приближается автобус, его фары прыгают вверх-вниз — колёса попали в выбоину. Может, сесть в него и отправиться домой? Или наоборот, куда-нибудь подальше от дома? Но в сознании Кэма сейчас бьётся совсем иная мысль...

И он молится на девяти языках дюжине разных божеств: Иисусу, Яхве, Аллаху, Вишну, мирозданию и даже великой, лишённой божественной сути пустоте.