Мервин Пик - Титус Гроан

– Наследник Горменгаста! Где лорд Титус? Где лорд Титус?

Но Прюнскваллор уже добрался до госпожи Шлакк, кучкой свалившейся на младенца, поднял обоих на руки, и бегом возвратился к лестнице. Здесь же была и Графиня, все были здесь, у подножья ствола, все, кроме Саурдуста, на котором уже затлела одежда. Фуксия приволокла за ноги Ирму, и та лежала, будто выброшенная штормом на берег. Стирпайк, протиснувшись в окно, спустился вниз на две трети ствола. Поднявшийся на третий сучок Прюнскваллор, передал Титуса юноше, и тот, мигом вспорхнув к окну, стремительно скатился по внешней лестнице на землю.

Он оставил младенца в папоротниках, росших у библиотечной стены, и вернулся – заняться старенькой нянькой. Возни с этим крохотным, обмершим существом было не многим больше, чем с Титусом, Прюнскваллор просто передал ее Стирпайку в окно, точно куколку.

Уложив и ее рядом с Титусом, юноша вновь возвратился к окну. Следующей по порядку шла, как все понимали, Ирма, с нее-то и начались затруднения. Как только к ней прикоснулись, она принялась отбиваться руками и ногами. Эмоции, столь старательно сдерживавшиеся тридцать лет, вырвались, наконец, на свободу. Она больше не была леди. И никогда уже ею не будет. Белейшие ноги Ирмы казались сделанными из глины, она опять завопила, благо длинная шея ее словно для того создана и была, правда, вопила Ирма не так громко, как прежде, поскольку дым, обвивший ее голосовые связки, ослабил их, и теперь они вели себя так, словно образованы были не из жил, а из шерсти. Следовало как-то утихомирить ее, и поскорее. Стирпайк, ссыпавшись по стволу, спрыгнул на пол библиотеки. По его предложению они с Доктором оторвали от платья Ирмы узкие полосы, коими и связали ее по рукам и ногам, засунув несколько лоскутов ей в рот. С помощью Флэя и Фуксии они, шаг за шагом, подняли бившуюся Ирму по лестнице, после чего улезший в окно Стирпайк выволок ее на ночной воздух. Снаружи Ирму ожидало обхождение менее благочинное, спуск на землю был произведен с изрядной поспешностью – юноша с задранными плечами позаботился только о том, чтобы она не переломала больше костей, чем то было нужно. На самом-то деле, она не сломала ни одной, лишь бесподобная кожа ее украсилась несколькими багровыми царапинами.

Уже трое лежали рядком в холодных папоротниках. Пока Стирпайк взбирался к окну, Фуксия твердила:

– Нет, не хочу. Теперь ты. Пожалуйста, лезь теперь ты.

– Молчать, девчонка! – отвечала Графиня. – Не трать времени. Делай, что тебе говорят! делай, что тебе говорят! Сию же минуту!

– Нет, мама, нет…

– Фуксия, дорогая, – сказал Прюнскваллор, – вы окажетесь снаружи в единый миг, в единый, ха-ха-ха! вскрик лестницы. Это сэкономит нам время, цыганочка! Поспешите.

– Да не стой ты, разинув рот, девчонка!

Фуксия взглянула на Доктора. Каким непохожим на себя казался он с этим потом, стекавшим со лба и струившимся между глаз.

– Наверх! наверх! – сказал Прюнскваллор.

Фуксия повернулась к лестнице, нога ее раз и другой сорвалась с сучка, но скоро девочка исчезла в проеме окна.

– Умница! – крикнул Доктор. – Найдите там нянюшку Шлакк! А теперь, ваша светлость, теперь ваш черед.

Графиня полезла вверх, и хоть подъем ее сопровождался деревянным треском ломавшихся по обе стороны ствола сучьев, каждый шаг Графини к окну, каждое воздымание ее тела, были исполнены чудовищной неотвратимости. Колоссальное тело ее в темном одеянии, прошитом красными отблесками, тяжко и трудно приблизилось к проему. По ту его сторону не было никого, способного ей помочь, ибо Стирпайк спустился в библиотеку, и однако ж, при всей косности, с коей изгибался ее огромный остов, при всей неуклюжести, с которой Графиня протискивалась в окно, неторопливое достоинство не покидало ее, сообщив даже предпоследнему из оставленных ею впечатлений – исчезновению необъятного зада в ночи – оттенок скорее грозный, чем смехотворный.

Теперь в библиотеке оставались лишь Сепулькревий, Прюнскваллор, Флэй и Стирпайк.

Прюнскваллор и Стирпайк поспешно повернулись к Сепулькревию, чтобы отправить его следом за женой, но тут выяснилось, что Граф исчез. Нельзя было терять ни минуты. Пламя, потрескивая, гуляло кругом. С запахом дыма мешался запах горящей кожи. Немного сохранилось мест, в которых мог бы укрыться Граф, если, конечно, он не ушел прямо в огонь. Они отыскали его в нескольких футах от «лестницы», в нише, еще способной, пусть в малой мере, защитить человека от жара, затопившего все вокруг. Граф ласкал корешки переплетенного в золотистую кожу собрания мартровианских драматических авторов, и по лицу его блуждала улыбка, вызвавшая у троих, нашедших его, приступ дурноты. Даже Стирпайк с тревожным чувством вгляделся в эту улыбку из-под своих песочных бровей. Уголки выразительного рта его светлости приподнялись, выставив напоказ зубы, в одном из уголков начинала пузыриться слюна. То была улыбка, какую видишь на морде мертвого зверя, когда ослабевшие губы его оттягиваются и вперед выступают, открываясь почти до ушей, челюсти.

– Возьмите их с собой, ваша светлость, возьмите книги, и пойдемте, пойдемте скорее! – с неистовым напором произнес Стирпайк. – Какие вам нужны?

Сепулькревий, явственно сделав над собой нечеловеческое усилие, резко поворотился, крепко прижал руки к бокам и скорым шагом направился к лестнице.

– Простите, что задержал вас, – сказал он, и быстро полез вверх.

Когда Граф уже начал спускаться с другой стороны окна, все трое услышали, как он повторил, словно бы себе самому: «Простите, что задержал вас», – и следом прозвучал тоненький смех, хихиканье призрака.

Времени, чтобы чинно решать, кто будет следующим, времени на соревнование в рыцарстве, не осталось совсем. Жаркое дыхание огня подгоняло их. Библиотека вставала вокруг на дыбы, и все же Стирпайк заставил себя задержаться.

Как только Флэй с Прюнскваллором исчезли в окне, он по-кошачьи взлетел по стволу и на миг замер, сидя верхом на оконном карнизе. Черная осенняя ночь дышала ему в спину, он сидел, оцепенев, – жуткое, сгорбленное изваяние – и глаза его уже не были черными дырами, но отливали кровавой краснотою гранатов.

– Неплохо сработано, – во второй за эту ночь раз сказал он себе. – Очень неплохо.

И перекинул ногу через карниз.

– Все, больше никого не осталось, – крикнул он в темноту.

– Саурдуст, – откликнулся снизу Прюнскваллор странно ровным для него тоном. – Остался Саурдуст.

Стирпайк соскользнул по стволу.

– Мертв? – спросил он.

– Да, – ответил Прюнскваллор.

Больше никто ничего не сказал.

Когда глаза Стирпайка освоились с темнотой, он обнаружил, что земля вокруг Графини тускло белеет и что белизна эта колышется; ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять – это белые коты, трутся, переплетаясь, о ее ноги.