Эльрида Морозова - Кто я

Я пытался вспомнить, как меня обработали в прошлый раз. Но это было не под силу. Я напрягал всю свою память, все свое мышление и воображение, но не мог ничего восстановить. Хотя кое о чем я догадывался.

Обрабатывают не просто так, а в случае необходимости. Наверное, людям показалось, что меня необходимо обработать. А это могло быть в случае, если я узнал что-то, вспомнил что-то или увидел что-то запрещенное.

И я помнил, как хотел выяснить, куда могла убежать Она. Я смотрел в ту сторону. Я хотел побежать в ту сторону и посмотреть, что там. Я хотел разыскать Ее.

Наверное, однажды я все-таки сорвался с места и побежал туда. И увидел там то, на что смотреть не должен.

Что я мог там увидеть? Я задавал себе этот вопрос, но ответа не было. Вместо этого я вспоминал зеленый лес и солнце. Но ведь не мог я там увидеть солнце? И почему у меня распухла коленка?

Я думал, что мог упасть, когда меня обрабатывали излучателем, и повредить коленку и обе ладони. А ягодицы стереть, когда меня волокли в мою комнату. Но мне казалось это маловероятным.

Я стал бояться, что меня могут обработать снова. Я старался вести себя так, чтобы никто ничего не заподозрил. Но люди могли делать это и для профилактики. А вдруг я проснусь однажды утром, и окажется, что я опять ничего не помню? Хуже всего будет, если я даже не узнаю о том, что что-то изменилось. Я снова могу превратиться в машину, которая будет выполнять свою работу и не думать больше ни о чем.

А если ко мне приведут еще какую-нибудь ее, чтобы сделать ей ребенка? Я же не смогу больше послушаться этих людей и сделать то, что они просят. Я выступлю против, я заступлюсь за еще какую-нибудь ее. И в этот момент признаюсь в том, что понимаю что-то. И таким образом подпишу себе смертный приговор.

Я молился, чтобы в моей жизни не появлялось больше никаких женщин. Я прошел слишком большой путь, чтобы теперь терять все, что приобрел.

Я просыпался утром и первым делом обшаривал мысленно свои воспоминания. Они все были на месте. Лес, солнце, Она, Другая Она, излучатель… Это все было со мной.

Но если бы однажды я лишился их, я бы даже этого не понял. Мне нужно было зафиксировать воспоминания так, чтобы в любой момент я мог ими воспользоваться.

Я изобрел одну систему. Каждому своему пальцу присвоил по одному воспоминанию. И когда просыпался, то трогал свои пальцы и вспоминал то, что с ними связано. Но если бы меня внезапно обработали, я бы даже не догадался просмотреть на свои пальцы, чтобы вспомнить это. Да и пальцев стало не хватать.

Нужна была более надежная система. Нужно было что-то, что существовало бы в физическом мире, а не только в глубинах сознания.

Я вспомнил Ее. У Нее хорошо получалось бегать по комнате и делать вид, будто занята чем-то. Тогда я не обратил внимание, но сейчас хорошо вспомнил, как иногда она принималась скрести ногтями по крышке стола. Я подумал, что если надавить сильней, то получится царапина. И она навсегда останется в этом физическом мире.

Я думаю, у меня смогло бы получиться взять и сделать царапины на мебели. Каждой царапине я присвою имя и воспоминание. По ним будет легче вспоминать, что я делал когда-то.

Но их нельзя было делать на видном месте. Иногда люди заходят в мою комнату. Если они увидят такое на моем столе, они могут догадаться, что я мыслю и помню. Меня обработают, и я снова все потеряю.

Нет, царапины надо ставить в другом месте. Куда никто из людей не полезет.

Я долго думал, где их можно сделать. Я представлял, как делаю их: несколько штук в один ряд. Лучше всего сделать это под крышкой стола. Когда я лежу на кровати, то смогу извернуться так, чтобы увидеть это. Но никто из людей не догадается лечь на мою кровать, чтобы проверить, или перевернуть стол, чтобы посмотреть. Все-таки в своей комнате я был в безопасности. Если в коридоре и на работе я знал, что за мной идет постоянная слежка, то здесь я был предоставлен самому себе.

Я вычистил свой ноготь, чтобы удобнее было царапать. А потом немного наклонил стол. Хотел уже сделать эти царапины. Но вдруг увидел, что они там есть. Несколько царапин стояли в один ряд с оборотной стороны столешницы. Примерно так, как я себе представлял до этого. Секунду я смотрел на них, потом стол выпал у меня из рук и загремел об пол. А я сел на кровать, закрыв глаза руками. Сердце билось в груди так, словно хотело выпрыгнуть наружу. Только и от этого мне не стало бы легче.

Тоска, бесконечная, как этот мир, висела в воздухе. Я понимал, что уже однажды имел какие-то воспоминания и дорожил ими. Что я однажды сделал эти царапины, чтобы не потерять их. Но все равно потерял после очередной обработки.

Я даже смог восстановить по памяти, как я их когда-то делал. Наверное, это было еще до Нее. Сколько же времени я здесь нахожусь? Сколько раз просыпался от бездумного состояния машины к состоянию мыслящего существа? И сколько раз меня лишали всего этого?

И самое главное – что мне делать в моей ситуации? Где искать выход, если все продумано до мелочей и заранее запланировано без тебя?

Только на следующий день я осмелился перевернуть стол и тщательно рассмотреть его. Я насчитал там четыре царапины. Я не знаю, что они обозначали. Я не помнил этих воспоминаний. И мне казалось очень несправедливым, что такую естественную способность человека как память низвели до состояния, когда приходится выдумывать вспомогательные средства. Которые, к тому же, все равно не помогают.

Так к моей коллекции воспоминаний прибавилось еще одно: как я обнаружил у себя под столом царапины, которые сделал когда-то давно. Это было одно из самых неприятных и уничтожающих воспоминаний. При одной мысли об этом становилось очень больно.

Я не стал больше делать царапин. Понял, что это бесполезно. Решил, что лучше буду просто хранить их в памяти. Но до каких пор я мог накапливать все это в своем багаже? Надо было что-то делать. А при одной мысли об этом в уме возникало слово «Никогда».

Я был слишком маленьким и слишком одиноким, слишком бесправным и слишком немым, чтобы можно было сделать что-то в моей ситуации.

Я стал коллекционировать не только воспоминания, но и нечаянно подслушанные разговоры. Казалось, люди потеряли всякий страх, расслабились больше обычного. Они не стеснялись говорить при рабах то, чего те не должны были слышать.

– Около двадцати процентов баб забеременело. Я сделал все расчеты. Что делать с остальными? Опять предложить этим олухам?

– Думаю, не стоит. Они разучились заниматься сексом. От них мороки больше, чем пользы.

– Тогда, может, следует сделать парочку племенных бычков? Обработать их должным образом… И этих не отвлекать от работы, и мужики бы осеменяли баб.

– Может, лучше наловить диких?