Хольм Ван Зайчик - Дело лис-оборотней

Баг промолчал. Взглянул на часы.

— Из столиц к нам? — поинтересовался толстяк.

— Из Александрии, — коротко ответил Баг. «Вот ведь какой любопытный…»

— На острова?

— И не только.

— Путешествуете?

«Ну что пристал?!»

— Да.

— Могу показать сказочно красивые места, — оживился, блеснув очками, толстый. — Покажу, где ловят и заготавливают знаменитую беломорскую сельдь. У меня свой катер недалеко…

«Милостивая Гуаньинь, да это, похоже, самодеятельный местознатец, мечтающий получить с приезжих несколько лянов!»

— Нет, спасибо, — Баг повернул к берегу.

— Нигде такого больше не увидите! — устремился следом за ним толстяк. — Никто вам больше такого не покажет! — ухватил Бага за рукав.

«Экий хищник!»

В столь упорной навязчивости усталому Багу померещилось даже нечто подозрительное – словно, проведав, что Баг из самой Александрии, сей чуждый церемоний подданный загорелся идеей заполучить его во что бы то ни стало.

— Вот что, преждерожденный, — Баг решительно, одним движением высвободился. Строго, неприязненно посмотрел на приставалу. — Лов сельди меня не интересует. Всего наилучшего.

Толстый поспешно отступил.

— Ну ладно, ладно! — услышал издали Баг, ступая на гранитную набережную. — Но если что, спросите на Савватьевской дом Виссариона!

«Десять Яньло тебе повсеместно…» – гневно подумал Баг.

С трудом было проклюнувшееся приличное настроение оказалось подпорчено. Баг повернул к морскому вокзалу.

Из-за навязчивого лысого преждерожденного он немного запоздал: водометный сампан уже притерся боком к широкой ленте причала и немногочисленные прибывшие шли навстречу ланчжуну и берегу. Баг шагнул было к кассе купить билет, но тут взгляд его остановился на удивительно знакомой фигуре: фигура приближалась сбивчивой трусцой и вослед ей поспешали еще четверо – два высоких и могучих преждерожденных в монашеском одеянии и двое пониже, в знакомых, давно не попадавшихся на глаза ланчжуну степных шапках.

— Богдан!

Забыв про билет, Баг рванулся навстречу другу; в середине причала они сошлись. Богдан, не сумев сдержать бега, врезался с налету в широкую грудь ланчжуна; Баг заботливо подхватил его.

— Еч…

— Вот и ты…

— Рад тебя видеть.

— А я-то как рад…

«До чего он осунулся! Бледный, как придворная красавица! Что за мешки под глазами!» – думал Баг, вглядываясь в лицо сановника.

«Ну вот, теперь все будет хорошо… Теперь, когда он приехал…» – думал Богдан, улыбкой отвечая на взгляд.

Бежавшая следом за минфа четверка почтительно остановилась поодаль.

— Ты погано выглядишь, — разжав объятия, сообщил честный человекоохранитель Богдану, — совсем изнурил себя покаянием. Дрожишь весь и дышишь еле-еле, а ведь пробежал всего ничего. Нет, еч, вот вернешься домой, и я заставлю тебя заняться здоровьем. Душа – она, знаешь ли, в теле держится. Начнем с гимнастики, потом перейдем к копьям…

— Ладно, ладно, — согласно махнул рукой Богдан и отер обильный, несмотря на прохладу, пот со лба. — Обязательно пофехтуем. Потом, все – потом…

— Да ты посмотри, на что ты похож! Ровно явившаяся днем душа умершего! Какое «потом»…

— Баг! Баг! — остановил его минфа. — Подожди… Ты узнал о том, что я просил?

— Про Кипяткова?

— Какого Кипяткова?

— Ну ты же сам мне словесное описание послал…

— Ну?!

— Так это преждерожденный Кипятков Ким Семенович, начальник отдела жизнеусилительных средств Лекарственного дома Брылястова. У меня к нему куча вопросов. Только что он здесь-то делает? Йошка… — Баг осекся, потом хмыкнул и продолжал: — Его доверенная помощница сообщила, что Кипятков сейчас где-то на байдарках плавает.

— Так вот оно что… — на бледном лице Богдана отразилась деятельная работа мысли. — Ну конечно же! Теперь ясно. Стало быть, получается, лекарственных дел мастер Заговников убивает и калечит лис… — он осекся и довольно немощно хлопнул себя по лбу, а потом поправил пальцем сразу соскочившие на кончик носа очки. — Господи! Да не просто лис, а – здешних лис!

— Заговников?! — Баг непонимающе уставился на Богдана. Интонация, с коей еч произнес «здешних», его просто поразила. «Что же это за лисы тут? Особо крупных размеров? Со слона, что ли?»

— Ну здесь, на Соловках, этот… Кипятков назвался паломником Заговниковым. Крестьянином с Кубани. А на самом деле он здесь ставит ловушки на лис, а потом… — Богдана передернуло, — что-то вырезает из них.

— Вырезает?.. — Баг тоже начал понимать. — Так вот откуда берется «лисья рыжинка»!

Теперь уже настала очередь Богдана смотреть на друга с недоумением.

Присев на грубую каменную лавочку, каковые в изобилии были натыканы по сторонам причала, и нисколько не замечая текущего из гранита тяжкого холода, ечи наперебой принялись делиться сведениями и предположениями; Богдан рассказал Багу о поисках того, кто резал лис, умолчав, правда, о Жанне, а Баг – о своем неудачном частном расследовании, — также не обмолвившись ни про смерть Кати Ци, ни про принцессу-студентку. Потом Богдан спохватился, неловко вскочил и представил ланчжуну своих молчаливых спутников: тангутов, а также Бориса и Арсения. С последним Баг раскланялся подчеркнуто любезно: в свое время человекоохранителю повезло взять несколько уроков «смертельной животухи» и он не понаслышке знал, какое это трудное, изнуряющее бойца искусство. Чтобы достичь такого уровня постижения «животухи», какого достиг Арсений, требовались годы упорных тренировок и недюжинное упрямство, а стойкие в достижении цели люди всегда вызывали у Бага безусловное уважение. Он и сам был таким.

Вэймины, почувствовав в Баге степняка, были, очевидно, обрадованы встрече, на лице младшего даже проступила скупая улыбка; старший лишь потеплел глазами: гнетущая его внутренняя забота не позволяла пока большего.

— …И выходит, что этот самый Кипятков, прикидываясь Заговниковым, который год уж паломничает на островах, на самом деле охотясь на здешних лис, — разглагольствовал Богдан, методично вышагивая взад и вперед перед скамьей, на которой рядком сидели тангуты, Арсений, Борис и Баг. — Что-то у лис вырезает… наверное, то самое, чем лиса вырабатывает поцелуйное зелье, не зря ж именно после поцелуя, когда жидкости телесные начинают обмен, мужчины рассудок от страсти теряют… — последние слова Богдана прозвучали как-то не в меру напряженно и уж слишком тихо, будто сам с собой разговаривал. Баг покосился на друга, но ничего не спросил.

— Негодяй… — процедил сквозь зубы Богдан. Он с трудом сдерживал удивительно сильную неприязнь, необъяснимым образом охватывавшую его всякий раз, когда мысль хоть о малейшем вреде, наносимом милым рыжим созданиям, приходила ему в голову.